Так часто размышлял Балтазар Уждян, солдат драгунского полка королевы Марии Терезии. Рожденный в военном лагере, он любил солдатскую жизнь. Отец его, как он слыхал, был гусарским вахмистром. Весело жилось в лагере, вина было всегда вдоволь; иногда в однообразной солдатской жизни появлялась черноокая девушка, а когда раздавался зов трубы—гусары вскакивали на коней и мчались рубить!
Часто, находясь, как сегодня, в пути, Балтазар тихонько напевал одну из тех солдатских или разудалых песен, которым он научился у лагерных костров или в корчмах, но сегодня, на морозе, было не до пения. Вдруг солдат быстро поднял голову: ему показалось, что рядом появились огромные тени. Он огляделся. Черные трубы сожженных домов высились у самой дороги, из-под снега торчали остатки стен и обгоревшие балки.
Балтазар остановился. Иной драгун королевы и глазом бы не моргнул. «Что ж, война есть война»,—подумал бы он. Но Уждян не пожал равнодушно плечами, а стал рассматривать развалины крестьянской усадьбы. Он знал людей, которые здесь когда-то жили. Они покинули свое разоренное хозяйство и бог знает где теперь скитаются.
Быстро проехав селом и очутившись у подножья горы, он осадил лошадь. Там, наверху, между деревьями мелькнул красный свет, мигнул, как болотный огонек, и пропал. Откуда взялся свет в такое позднее время? Но что это? Драгун, насторожившись, внимательно прислушался. Ему показалось, что кто-то крикнул и сразу же умолк. Он собрался уже пришпорить коня, чтобы мигом достичь вершины, как снова загорелся огонек, на этот раз более яркий и совсем в другом месте; пламя теперь не мигало, а плыло в вышине, как кровавая звезда; оно виднелось в стороне от избы, хорошо знакомой Уждя-ну, и вдруг повисло над обрывом. Уждян напряженно всматривался и прислушивался, но кругом было тихо. Драгуну не было нужды прибегать к шпорам — хватило бы и одного словечка—он только сжал коленями бока своей гнедой, и она рысью побежала в гору. Балтазар уже слышал шум ночного ветра в ветвях «На скале», но огня не было видно. Когда ж он приблизился к дому, вновь мелькнул свет и послышались возбужденные голоса.
— Э, старушка, тут что-то не ладно,— сказал всадник, обращаясь к своей лошади, и дернул поводья,—не иначе как здесь орудует банда мародеров. А ну-ка поспеши, старушка, поспеши!
Умное животное словно поняло, пустилось рысью, и через минуту драгун уже стучал в ворота. Не получив ответа, он постучал сильнее.
— Не слышат, что ли, или им некогда! Ну, посмотрим, в крайнем случае возьмем эту крепость приступом!
Выпрямившись в седле и бросив взгляд на пистолеты и карабин, Балтазар проехал под развесистыми деревьями вдоль забора и очутился у самого дома. Нагнувшись, он заглянул в окно. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что происходит в избе. Драгун изо всех сил стукнул несколько раз рукой в раму маленького окошка, так что деревянная стена ветхого домика затряслась, и крикнул:
— Эй, что здесь происходит?
Микулаш Скалак, который только что схватил камердинера, услыхав неожиданный стук, отпустил его. Взбешенный крестьянин с удивлением посмотрел на окно, откуда слышался голос.
Камердинер подскочил к окну:
— Сюда! На помощь! Убивают! На помощь! Сюда! Сюда!—закричал он и выбил стекло.
За окном виднелись темная фигура лошади и белый плащ всадника; драгун нагнулся, и горевшая в избе лучина осветила его темное, загорелое лицо, блестящие глаза и большие усы.
Придя в себя, Микулаш подскочил к окну, чтобы вновь броситься на камердинера, не обращая внимания на неожиданное появление защитника. Но, увидев драгуна, он остановился и с удивлением воскликнул:
— Салакварда!1
— Не заставляй меня мерзнуть, Микулаш, отворяй, сейчас во всем разберемся.
Камердинер поник головой, из его груди вырвался вздох: он надеялся, что новоприбывший спасет его, но императорский солдат оказался приятелем этого хама.
— Только посмей шевельнуться! —пригрозил ему Микулаш и направился к двери.
Камердинер видел, как всадник в белом плаще повернул к воротам, въехал во двор. Окно было свободно. Что, если… он оглянулся. Опять на него устремились эти черные глаза. Ир-жик стоял у двери, а из угла виднелось бледное лицо князя. Камердинер подкрался к лавке, на которую бессильно опустился Пикколомини. Мороз, страх и все впечатления этой ночи сломили слабого, изнеженного аристократа.
За дверью раздался звон шпор, послышались голоса; Микулаш и Балтазар Уждян вошли в избу. Высокий широкоплечий драгун в белом плаще казался великаном. В дверях он должен был нагнуться, а когда выпрямился, головой почти коснулся потолка. Он отвернул воротник и открыл свое уже немолодое смуглое, обветренное лицо с большими усами. Под густыми бровями сверкали маленькие черные глаза, горевшие молодым огнем. Волосы под треуголкой были зачесаны назад, а на затылке болталась косичка с бантом.
Молодой Скалак уже успел вкратце рассказать драгуну обо всем, что произошло. Лицо солдата было строго, черные глаза гневно уставились на камердинера, но, увидев молодого князя, он невольно вытянулся, как перед офицером. Выражение строгости и гнева исчезло с его лица.
Микулаш широко раскрыл глаза и вопросительно посмотрел на драгуна: «Неужели это правда?» Когда он схватился с камердинером, тот, видя, что Микулаш его осилит, стал оправдываться, сваливая всю вину на князя, своего господина. Но разъяренному крестьянину было все равно, кто обидчик—князь или слуга. Он хотел только одного: наказать злодея. Кроме того, молодой Пикколомини и не попался ему под руку. Как только камердинер с Микулашем начали драться в сенях, князь, не помня себя от страха, проскользнул в горницу.
Видя почтительность Уждяна, Микулаш вспомнил, что камердинер упоминал о молодом князе. В первое мгновение он испугался: как это он, крепостной, осмелился поднять руку на князя, на своего милостивого господина.
— Это его светлость, князь Пикколомини,—почтительно сказал Балтазар, обращаясь к Скалаку.—Ему дурно. Помогите поскорей!
Микулаш стоял в нерешительности, опустив голову. Он заметил радость мести, блеснувшую в серых глазах камердинера, который с усмешкой посмотрел на молодого крестьянина.
— Чего стоишь, как баран, ты, бунтовщик! —набросился он на Микулаша.—Живо, помогай!
Но Микулаш упрямо поднял голову; в нем заговорила кровь предков. Не сказав ни слова, он вышел из комнаты.
Старый Скалак сидел в каморке на низком разрисованном сундуке возле постели и гладил своей старческой рукой голову Марии, очнувшейся от обморока. Он накрыл ее всеми перинами, какие только нашлись в каморке, а Иржик укутывал ей ноги старой шалью. Из-под перин было видно только бледное лицо девушки, обрамленное темными распущенными волосами.
— Где Микулаш? —спросила она тихим голосом.
В эту минуту мрачный, озабоченный Микулаш вошел в каморку и печально посмотрел на своих близких.
Молодой князь пришел в себя; с минуту он растерянно осматривался вокруг. Его смутила фигура в белом плаще. Но камердинер радостно сообщил ему, что они спасены, и вкратце рассказал, как все произошло, не забыв упомянуть о своей драке с Микулашем. Пикколомини хотел немедленно уехать.
— Ваша светлость, ночь морозная, а вы, осмелюсь заметить, несколько ослабели.
Камердинеру уже не хотелось ехать ночью. Он надеялся, что под охраной драгуна они здесь спокойно переночуют.
— Поедем домой, этот солдат нас проводит.
— Ваша светлость,—став навытяжку, заговорил Балтазар на ломаном немецком языке.—Я должен к утру доставить в Броумов приказ. Но тут, недалеко от дороги, есть еще один дом, там вы будете в безопасности.
— А где эти?..—воскликнул вдруг Пикколомини, вспомнив о непокорных крестьянах.
— Они тут рядом.
— Немедленно приведите их сюда, а ты доставишь их в замок,—приказал он Балтазару.
— Ваша светлость, я еду с депешей. А эти люди все равно не сбегут до утра.
— Но утром, ваша светлость, этих крестьян надо забрать и отправить в замок,—поспешно сказал камердинер.
Балтазар метнул на него искрометный взгляд, словно желая пронзить его насквозь. Но слуга этого не заметил.