– У вас на судне нет никакого оснащения, – заметила я.
– Точно. Ничего нет… Даже отбуксировать айсберг у нас не хватит мощности двигателей. К тому же его часы сочтены. С трех сторон лед изрезан разломами. Вскоре айсберг расколется, от погребальной ладьи останутся только фотографии, которые мы сделали… Она будет уничтожена, возможно, раньше, чем мы думаем. – Он кивнул назад. – Видели на горизонте темное облако?
– Намечается дождик?
– Капитан сказал, что будет серьезный шторм. Волны разорвут айсберг. У нас осталось несколько часов. Вы прилетели вовремя.
Руки Эрикссона окончательно перестали слушаться хозяина. Пытались застегнуть уже застегнутые пуговицы на куртке, постоянно поправляли воротник. Мне сделалось жаль Марка. Найти такое сокровище – и обнаружить, что тебя отделяет от него бездонный ров. Дотянуться невозможно. Остается только бессильно наблюдать, как бульдозер природы ломает и давит хрупкую древность своими безжалостными траками. Природа частенько воспринимается многими как художник, создатель, непревзойденный творец. Но в некоторых случаях иначе как варваром назвать ее невозможно.
– Зачем понадобилась я?
– Судно нам не достать, – повторил археолог. Волна ударила в борт и окатила нас веером прохладных соленых брызг. – Но там, возле вершины, во льду какая-то табличка.
Он протянул бинокль. Я взяла тяжелые сдвоенные трубы и прильнула к окулярам. Палуба под ногами гуляла вверх-вниз, а потому гулял и айсберг, увеличенный линзами. Но табличку я нашла. Темный прямоугольник, замурованный в толще льда. Наверняка на нем имеется надпись, но отсюда не разглядеть.
Я вернула бинокль Эрикссону и посмотрела на льдину невооруженным глазом. От поверхности воды до крохотного прямоугольника метров двадцать отвесной «доски». Гладкой, почти без уступов, но с частыми вертикальными трещинами. Такое впечатление, что на солнышке лед не тает, а лопается, как старая пластмасса.
– Мне нужен текст и сама табличка, – сказал Эрикссон. – Она – единственная ценность, которую можно спасти. Желательно извлечь табличку изо льда, но если времени не останется, то в крайнем случае можно хотя бы сфотографировать.
– М-да, – пробормотала я и оглянулась. Черное облако на горизонте увеличилось. Повернулась к айсбергу и повторила неопределенное, выражающее и раздумья, и сомнения, и тревогу: – М-да…
– Университет готов заплатить любые деньги, Алена, – предупредительно заговорил швед. – Айсберг крутой со всех сторон. Без специального оснащения на него невозможно даже ступить. Аксель свалился в воду, пытаясь перебраться на ледовое подножие. Мы больше не стали рисковать и вызвали вас…
Я разглядывала айсберг, пощипывая себя за подбородок.
Можно подняться, можно… При помощи «кошек» и ледоруба можно подняться. Для организации страховки на некоторых участках придется забивать крючья. Лед мягкий, ломкий, тает на солнце. Закладки в трещинах держать не будут, а потому – только крючья. Причем специальные, ледовые.
Однако есть две вещи, которые смущают меня. Во-первых, надвигается шторм. Придется торопиться, а я спешки не люблю. Вообще, спешка в скалолазанье – прямая тропинка в могилу. Поторопился, ступил на ненадежный камень – и можешь сказать «привет!» глыбам у подножия скалы… А во-вторых, нет у меня опыта ледолазанья. Моя стихия, мой простор и вдохновение – скалы. Пологие, крутые, отвесные, отрицательные. А по льду я ползала лишь однажды, и это было так давно, что никаких навыков не сохранилось… Я даже не помню, где происходил подъем.
– Хорошо, давайте попробуем, – сказала я. – О деньгах поговорим позже, когда выполню работу. Нужна пила, чтобы изъять табличку. Нужна шлюпка и пара толковых парней.
– Пила найдется… Возьмете меня с собой?
Я посмотрела на Эрикссона сверху вниз. Ученый закрыл плешь пухлой ладошкой, защищаясь от солнца, и виновато сощурился в ответ.
– Взять куда? – удивилась я. – В шлюпку?
– Нет, на айсберг.
– Марк, вы шутите или вас укачало?
– У меня есть ботинки со стальными набойками.
Карабкаться на оплывающий айсберг одной – еще куда ни шло. Но тащить за собой пятидесятилетнего ученого, у которого из ледолазных навыков одно только горячее желание, – это даже не криворукий напарник по связке, не новичок – это балласт весом в шестьдесят килограммов.