— И речи быть не может, — ответила Катя. — Да вы что? Тоже мне, осчастливили. Если бы ваш сотрудник мог заниматься только наркотиками — флаг в руки, я бы и слова не сказала, но ему придется выезжать на вызовы вместе с моими парнями. Иначе ведь вопросы пойдут. А на выезде мои ребята вашего Вдовина раскусят — это уж как пить дать. Тут-то и начнется.
— Я, между прочим, тоже на службе не лаптем щи хлебал, — вроде бы даже обиделся Вдовин.
— Этого я не знаю, — Катя в упор взглянула на „джинсового“. — Зато я знаю, что в моем отделе вам делать нечего. Мы вообще наркотиками не занимаемся. По этому поводу все вопросы к ОБНОНу. То есть к товарищу майору, — и мотнула головой в сторону Петрусенко. — Его епархия.
— Это уж не вы, Екатерина Михайловна, будете решать, где нам есть что делать, а где нам делать нечего, — спокойно подвел черту Америдзе. — В данном случае ваше мнение нас не интересует. Все уже согласовано и утверждено на самом высоком уровне.
Катя беспомощно взглянула на Гукина. Тот лишь пожал плечами и опустил взгляд. Мол, а что я мог сделать?
— Черт! — Катя зло отвернулась к окну.
Только этого ей и не хватало для полного счастья. Обхаживать джинсового майора из ФСБ.
— Со своей стороны, Екатерина Михайловна, — спокойно продолжал Америдзе, — могу заверить, что Аркадий Васильевич — один из лучших наших сотрудников. Он будет вам полезен, вот увидите.
— Угу, — мрачно кивнула Катя. — Охотно верю.
Настроение было загублено напрочь.
— Светлая, — одернул Гукин. — Попридержи-ка характер.
Америдзе усмехнулся:
— Ничего, не страшно. Насчет своих планов в детали посвящать не стану. — Америдзе собрал бумаги, сложил в кейс. — Теперь о способе связи. Думаю, Аркадий Васильевич и так будет в курсе основных новостей, — он указал на Вдовина. — Соответственно, я тоже. Если же появится горящая информация — позвоните по телефону, — он продиктовал местный номер, — и оставьте сообщение для Ивана Ивановича. Только свою фамилию, ничего больше. Я сам вас разыщу.
— Как шпионы какие-то, ей-богу, — усмехнулся криво Казин.
— Так и есть, — без тени улыбки подтвердил Америдзе, поднимаясь. — Ну что, товарищи, — он обвел взглядом присутствующих. — Удачи. Я надеюсь на положительный результат.
Фээсбэшник чуть заметно наклонил голову. То ли кивнул, то ли поклонился, после чего повернулся и вышел из кабинета. Вдовин же остался сидеть.
Как только за Америдзе закрылась дверь, Гукин вздохнул.
— Вот не было печали, так подай, — едва слышно пробормотал он и тут же преувеличенно бодро спросил: — Какие будут предложения, товарищи?
Цыганский поселок, больше известный под чудным названием „Палермо“, располагался на самой окраине города. Поселок был своеобразным городским кварталом и, как и большинство окраинных кварталов, очень плохо освещался.
Здесь не жили чужие, только свои. Этакая община, возникшая на месте остатков бывшей деревеньки лет двадцать назад и постепенно вытеснившая коренных обитателей.
Мало-помалу вместо бревенчатых, черных, поставленных еще при царе Горохе халуп стали подниматься кирпичные дачи, к середине девяностых переросшие в коттеджи. В конце же девяностых коттеджи сменились особнячками, весьма убогими по архитектуре, но поражающими воображение площадью и начинкой.
В поселке царили свои нравы и свои законы. Имелись местные авторитеты и князьки. Пришлые сюда старались не заходить с наступлением вечера, поскольку слишком легко можно было нарваться на нож при полном и категорическом отсутствии свидетелей. В самом начале девяностых поселок решили снести и разровнять бульдозерами, но то ли перемена власти сыграла свою роль, то ли крупная взятка — поселок остался стоять. Более того, с каждым годом он разрастался, постепенно выплескиваясь на окраины города. Местные жители были данным фактом недовольны, и не столько по причине расовой неприязни, сколько из-за элементарного страха за собственную физическую безопасность.
Цыганский поселок являлся самой большой и всем известной „ямой“ в городе. Здесь можно было без труда, не тратя слишком много времени на поиски, в любое время дня и ночи купить наркотик как „на вынос“, так и с „потреблением на месте“. На наркоторговле взросли целые трудовые династии. „Дурью“ торговали в основном женщины, зато от мала до велика. И древние старухи с гниющими лицами, и дородные крикливые женщины, и совсем молодые, в основном некрасивые девушки. Мужчины трудились на ниве „снабжения“ и привлечения новых клиентов. Подростки не составляли исключения. Тут не делалось различия на девочек и мальчиков. Траву толкали все. Коробками или дозами, тщательно завернутыми в пищевую фольгу и плотно перетянутыми изолентой.