Бен задумчиво глядел вдаль.
— Ты представить себе не можешь, что это такое — когда под тобой вся эта силища, а остальные лошади проносятся мимо тебя назад — фьють, и нету их. Знаешь что, Кост? Ведь он еще ни разу не выкладывался до конца.
— Порядок, — язвительно заметил я. — Мы выпустим его против «мерседесов» и «ягуаров».
Да, они-таки его нагрузили. Гандикапер назначил сто тридцать семь фунтов. Это был неслыханный вес для двухлетки, но я ожидал худшего.
Дома мы работали его потихоньку под ста тридцатью семью. Он будто бы и не замечал этот вес. В первый же раз, как только Бен дал ему волю, он побил свой собственный рекорд. Я следил за его ногами, но ни разу у него не было ни отека, ни повышенной температуры в области суставов.
Мы заявили его на следующую скачку. Перед скачками два дня лил дождь, и дорожка превратилась в грязное озеро. Многие думали, что «летучая лошадь», как его теперь называли, не повторит свой потрясающий галоп по грязи.
— Как ты считаешь? — спросил я у Бена, — По грязи ему скакать еще не приходилось.
— Черт побери, Кост, да этот жеребенок вообще не замечает, что у него под ногами! Он только чует, что сзади кто-то старается его обойти, и летит вперед, как ракета.
Бен был прав. Когда лошади в этот день приняли старт, Рыжий Орлик выстрелил вперед, как арбузное семечко, когда его сожмешь пальцами. Мгновенно окатив всю компанию грязью, он играючи оставил их позади, а на прямую вышел в полном одиночестве.
На нескольких следующих скачках выяснились три обстоятельства. Во-первых, у гандикапера даже нет такой мерки, чтобы вычислить вес, который должен нести Рыжий Орлик. Ему назначали сто сорок, потом сто сорок два, сто сорок пять, но Орлик по-прежнему выходил на финишную прямую один. Второе обстоятельство выяснилось после того, как Орлик выиграл под весом в сто сорок пять фунтов.
Следующую скачку он начал в одиночестве. Никто не хотел с ним состязаться. И в-третьих, Орлик всегда собирал самую многочисленную толпу во всей истории скачек.
В этом скаковом сезоне оставались две большие скачки. Они проводились через день, а между ипподромами было расстояние в тысячу миль. Судейские коллегии на обоих ипподромах не знали, что делать. Та скачка, на которую будет записан Рыжий Орлик, соберет самую большую толпу, но дохода не принесет — все как один поставят последние доллары на Орлика, а ведь касса обязана выплачивать по десять центов на доллар. Судейские приняли решение поступить по старинному присловью: «Можно остановить даже товарный поезд, если нагрузить его как следует». Рыжий Орлик должен был нести неслыханный дотоле вес — сто семьдесят фунтов. Так они надеялись обеспечить участие остальных владельцев в скачке, да ко всему подзаработать на участии Орлика — трибуны будут ломиться от публики.
Бен заупрямился:
— Я не позволю причинять ему вред, а этот вес его сломает.
— Прелестно! — сказал я. — Два потрепанных старых дурака, владеющие лучшей лошадью в мире, останутся в своем старом ранчо среди бесплодного песка, с парой поддужных и остатками выигрышей от нескольких скачек.
— Я тебя понимаю, — сказал Бен. — Ты-то получаешь с этого только денежки, а мне придется скакать на нем.
— Ладно, — сказал я. пытаясь отнестись ко всему философски. — Мне приходится смотреть на него, а это почти так же здорово, как скакать самому. — И схватил Бена за руку: — Как я сказал?
Бен выдернул руку:
— Ты что, спятил?
— Приходится смотреть! — процитировал я самого себя. — Бен, что происходит каждый раз, когда Орлик скачет?
— Он бьет рекорд, — ответил Бен не раздумывая.
— Он приводит в исступление несколько тысяч зрителей, — поправил я.
Бен посмотрел на меня:
— Ты думаешь, что люди будут платить только за то, чтобы увидеть скачку с единственным участником?
— Да ведь когда Орлик скачет, остальные просто не в счет. Соглашайся. Будем его записывать.
Мы заявили Орлика на предпоследнюю скачку в сезоне. Все было, как я ожидал. Остальные владельцы вышли из игры. Ни у кого не было лошади, которая могла бы поспорить с Орликом, даже несущим сто семьдесят фунтов. Все они переметнулись на последнюю скачку. Ни одна лошадь — даже сам Орлик, так они полагали — не сумеет выкладываться два дня подряд на двух ипподромах, между которыми тысяча миль расстояния. Две скачки с перелетом на самолете между ними — нет, такой сандвич не по зубам даже Орлику, и они чувствовали себя в безопасности.
Хозяева второго ипподрома были вне себя от радости. Никогда в жизни у них не было такого количества участников. А хозяев первого ипподрома едва не хватил удар. Они хотели переговорить с нами. Они предложили оплатить дорогу самолетом, и я прилетел.