Первое время «Герцеговина» переживала, винила в случившемся только себя, но потом успокоилась и даже повеселела. Возникшая неопределенность, волнующая воображение — кто же в конце концов найдет ее, — начала ей нравиться.
Компания у скамейки приняла ее сдержанно, но со временем и она стала своей.
Относились к ней по — разному: одни завидовали ее нетронутости и тому, что у нее еще все впереди. Другие сочувствовали — такая симпатичная и ароматная, и вот ведь, поди ж, оказалась не у дел. Третьи, образно говоря, махнули рукой — неудачница.
Ничего интересного о себе «Герцеговина» пока рассказать не могла и потому была вынуждена слушать истории познавших жизнь соседей. Однако очень скоро она отказалась от этой затеи. Ей было неприятно выслушивать богатые деталями воспоминания, от которых становилось как‑то не по себе. И «Герцеговина» начала мечтать. Это была очень мечтательная сигарета. А коль скоро вещи общаются между собой только мысленно, мечты ее были хорошо слышны всей компании.
«Это ничего, что я сюда попала, — думала она, — это все временно. Хорошо бы меня нашел какой — нибудь
интересный, достойный человек. И чтобы он был добрый и славный. И еще: он выкурит меня и потом сразу же бросит курить и все время будет обо мне помнить. А еще лучше, если бы он до этого вообще не курил и после меня тоже бы не курил, и тогда бы я стала единственной сигаретой в его жизни…»
Долго фантазировала «Герцеговина». Только в начале четвертого, когда уже на востоке посветлело небо, ее мечта сбылась. К скамейке подошел и, сев, устало развалился нетрезвый студент с рыжеватыми вислыми усиками. Ему было хорошо. Но в силу обычной человеческой неудовлетворенности хотелось, чтобы стало еще лучше. Для этого не хватало одного — покурить.
Вообще говоря, курил он от случая к случаю и, поскольку определенной привязанности в этом смысле у него не было, курил, что попадет или что предложат, особенно, если приходилось выпить.
Как назло, в карманах было пусто, а стрельнуть, по причине столь позднего, точнее, теперь уже столь раннего часа, было не у кого. И вот, когда он, смирившись с мыслью, что сегодня придется обойтись без курева, решил пойти спать, на глаза ему попалась целехонькая «Герцеговинка». Удача сама шла в руки, и грех было не воспользоваться случаем. Усатый закряхтел, завозился, приподнимаясь, пошарил внизу рукой, ухватил, наконец, непослушную сигарету. Внимательно рассмотрев свою находку, он сдул с нее невидимые пылинки, долго разминал ее пальцами, после чего, довольный собой, достал импортную зажигалку, которую постоянно таскал в нагрудном кармане.
Однако прелесть первой затяжки была смазана начавшимся к этому времени похмельем. К тому же «Герцеговина» оказалась ароматизированной и имела, так сказать, свой характер. Все это мешало вислоусому, и он был вынужден делать большие перерывы между затяжками. Тем не менее он был настроен до конца воспользоваться случаем и курить до победного.
Но после третьей или четвертой затяжки его оди
ночество было нарушено. К скамейке из‑за кустов вышел губастый узколицый парень в стройотрядовке.
— Во, Алик… — удивился вислоусый, — а тебе чего, черт старый, не спится?
«Черт старый» ответил кратко, но исчерпывающе:
— Весна…
— Слушай, у тебя курить есть? Не могу я эту, с фильтром — один дым от нее. — Это было не совсем так, но звучало солидно, очень по — мужски.
— Держи, — Алик протянул мятую пачку.
— Во, «Ватрочка»… — обрадовался усатый. — Это дело, это совсем другой разговор.
Он прикурил от «этой, с фильтром» и, наслаждаясь первой затяжкой, отбросил «Герцеговину» далеко на газон. Сверкнув огоньком, она упала в траву, мокрую от росы.
Все это происходило на виду у бывших соседей «Герцеговины» и вызвало самый активный обмен мнениями между ними. Обсуждалось все, начиная от ее появления у скамейки и кончая столь печальным концом ее недолгого счастья. Но, как говорится, все проходит. И эти разговоры в том числе. Конечно, о ней еще немного поговорят: кто пожалеет, кто ехидненько похихикает, кто вздохнет с облегчением, мол, не только я вот так. А потом забудут. Вернутся к своим историям и будут снова рассказывать и пересказывать их друг другу. И это будет продолжаться до тех пор, пока, ругая всех и вся, не выползет из своей каморки дворничиха Надя и голоса маленькой компании возле скамейки не заглушит сердитое ворчание шикающей по асфальту метлы. И за этим размеренным шиканьем никому не будут слышны тихие всхлипывания обманувшейся «Герцеговинки».