Коммуналка Ковалевых, несмотря на престижность Большого проспекта, относится к неразменным – риелторы давно поставили крест на многонаселенных муравейниках. 14 прописанных человек да глухие окна – это чрезмерно. Всего в Петербурге 116 тысяч коммуналок, 40 процентов – в центре.
В книге «Петербургские доходные дома» Е. Юхнева цитирует статью врача М. И. Покровского «Вопрос о дешевых квартирах для рабочего класса» из «Вестника Европы» за 1901 год: «Рабочее население живет теснее, чем мертвые на кладбищах, где на каждую могилу приходится 4 кв. м». Ковалевым не хватает как раз девяти метров до могильного простора. По данным городских переписей, в конце прошлого века в каждой петербургской квартире в среднем проживали по 7, 2 чел., – и Петербург считался самой плотнонаселенной из всех европейских столиц. Гигиенисты измеряли не площадь комнаты, но кубометры воздуха на каждого человека и фиксировали в окраинных районах предел, за которым наступает удушье. Врач Покровский, конечно, не мог предвидеть коммунальный уклад и квартиру с 14 разносословными жильцами.
Впрочем, Алена твердо убеждена, что ее вариант не самый тяжелый. Свекровь ее Раиса Михайловна живет в 14-комнатной коммуналке, но и это не предел, есть и по 20. Ну да, ну да, XXI век, инвестиционные прорывы, небывалые темпы жилищного строительства. Власти Петербурга объявляют о намерении расселить все коммуналки к 2016 году, – и это звучит также утопически прекрасно, как «отдельная квартира для каждой советской семьи к 2000 году».
VI.
Но не напрасно она стояла на государственном декабрьском ветру.
Не напрасно.
Администрация Василеостровского района подумала и предложила компромисс: две комнаты в другой коммуналке на условиях коммерческого найма. Сейчас Ковалевы платят 3 тысячи за комнату, будут платить пять или шесть. Вообще-то вдвое больше. В конце декабря или начале января должны предложить варианты. Срок найма – 5 лет. Счастье. Удача. Покой.
Не бог весть какое благодеяние, с одной стороны.
Но с другой – несомненный жест доброй воли и искреннего сострадания.
Почти не сомневаюсь: если кто-то вздумает повторить опыт Ковалевой, он ничего не добьется. Потому что прецедент Ковалевой, конечно, опасен и разорителен для власти. Власть, показавшая приличное социальное лицо вместо социальной хари, конечно, сильно рискует. Если выйдут на трепетный запах надежды тысячи матерей, вынужденных заслонять детей от бьющих, пьющих и спившихся спутников жизни, десятки тысяч семейств, из последних сил зарабатывающих на съемную комнату, выйдут задыхающиеся жители совсем уж бескислородных коммунальных сот, выйдут многодетные, у которых одна постель на троих, – что им ответит власть, чем поможет? Субсидией в семь процентов от цены квартиры, стендом «Знай свои права», советом взять в руки удочку и пойти ловить рыбу?
История Алены Ковалевой, эта горькая и робкая победа, состоялась тихо, без фанфар и софитов. Ее невыгодно тиражировать, проявления человечности – даже такие умеренные – ставят слишком много проклятых вопросов, заставляют задуматься о скрытых масштабах бытовых бедствий, о неразрешимой тесноте и бессмертии ванн с черными днищами, о необходимости сверхусилия только для того, чтобы обезопасить своих детей. О том, что все решается – если решается – через надрыв, отчаяние, голый нерв, невыносимое слово «бомжи» под фотографией трех красивых детей.
Порадуемся за Алену, Романа, Василису, Ульяну и Льва. В других же российских неблагополучиях все остается по-прежнему: живут, греются друг о друга, рожают, считают рубли до зарплаты, пишут письма в инстанции, получают ответы. Повторяют мантры Конституции и Жилищного кодекса. С надеждой смотрят в окно: не наш ли упал там, между выцветших линий? – и в каждом заоконном шуме, в каждом лестничном шорохе различают командорскую поступь Сергея Иваныча.
Любовь к хорьку
Скандал как долг перед обществом
I.
Все-таки московский торговый комплекс «Охотный ряд» с его многоуровневыми прогулочными палубами, белыми балясинами и гуляющей праздной публикой удивительно похож на круизный лайнер, севший на мель в водах мелкой псевдо-Неглинки. Двадцать восьмого ноября на борт этого «Титаника» поднялись десяток молодых людей. Они направились к меховому салону с роскошным названием «Три Льва». Дальше все происходило стремительно. У входа в салон некоторые молодые люди стали падать на пол и корчиться как бы в муках, при этом запятнав себя красной краской, изображавшей кровь. Другие живо украсили балюстраду плакатом с отпечатком когтистой лапы и надписью: «Мех – страх, боль, смерть». В воздухе, подобно снегу, летали листовки. Стеклянные двери магазина тут же закрылись, но перед этим оттуда вышла одна из сотрудниц и крикнула: «А мясо вы едите?» – «Не-ет!» – тут же хором откликнулись собравшиеся. Через несколько минут появилась охрана торгового комплекса «Охотный ряд» в количестве одного человека.
– …И он стал говорить: «Молодые люди! Почему лежим на полу?»
– Да, совершенно верно, он сказал: «Молодые люди! Почему лежим на полу? Надо вставать!» Но мы вставать не стали, и тогда было прислано подкрепление. Разрешения на акцию у нас, конечно же, не имелось…
Тогда действующих лиц стали уволакивать прочь с места действия, тем более что длинные и скользкие коридоры торгового комплекса отлично для того подходят. Троих забрали в отделение УВД «Китай-город», подержали там несколько часов, взяли с каждого по пятьсот рублей штрафа и отпустили.
Нечто подобное происходило в тот день в сотне городов мира. По всей планете бушевала так называемая «Пятница без мехов» – «Fur-Free Friday». Активисты радикальных зоозащитных организаций цепями закрывали входы в магазины, разгуливали в шубах с надписями: «Я – убийца!» или вовсе в голом виде. В России провести у «Трех Львов» свою яркую и эпатажную акцию (как сами организаторы ее назвали) взялась группа «Альянс за права животных». Их герб – взметнувшиеся в едином порыве лапа и рука, сжатая в кулак. Я разговаривала с одним из активистов, его зовут Семен, он родом из Сочи. Работает программистом, но это – от случая к случаю, а делом жизни стал «Альянс». Сколько человек в организации, он сам точно не знает: партбилетов здесь нет, членские взносы не собирают. На акции приходит до сотни человек, ячейки имеются в пяти российских городах. И большинство его сподвижников – не просто вегетарианцы. Они – веганы.
Веганство – штука совсем суровая. Надо обходиться без мяса и шуб – ну это понятно. Но кроме этого веганы выступают против любой эксплуатации животных. Яйца, молоко, шерсть, шелк тоже запретны для них. Отчего же? Оттого что животное используют без его согласия, а в конце жизни самая ценная дойная корова и самая тонкорунная овца все равно идут под нож.
Он говорит, что не так-то просто впервые идти на подобное действо. «Любая акция несет психологическую нагрузку. Мы же не дегенераты какие-то. У всех высшее образование».
И еще они часто сотрудничают с товарищами из зарубежных стран. Вот и недавно в центре Москвы две активистки организации PETA (People for the Ethical Treatment of Animals) устроили акцию под девизом «Только животные носят мех». Гостьи из Австралии в одежде ограничились заячьими розовыми ушками, заячьими хвостиками, ну и трусики на себе оставили. Держа перед собой картонные сердечки с лозунгами, направленными против пушной индустрии, они стояли вблизи памятника Карлу Марксу на припорошенном снежком газоне. Улыбались. Отвечали на вопросы журналистов, чаще всего почему-то интересовавшихся, будут ли девушки после акции согреваться алкоголем.
– Мы, правда, потом зашли с ними погреться в кафе. Но не было никакого алкоголя, честное слово. Пили только чай и кофе. В Хельсинки им было еще хуже, вокруг лежали натуральные сугробы. Но ничего, и там они простояли акцию.