«Я не могу, я откажусь, я должен это отложить на потом. Я, кажется, уже привык со всех сторон получать пощечины, и прежде всего от самого себя».
Клаус побрился. Принял душ. Сменил сорочку и надел темно-синий блайзер. Нацепил кричащий экзотический желто-зеленый галстук. Но больше всего ему сейчас хотелось скинуть все это с себя и снова влезть в свою немудрящую повседневную одежду.
Он выкинул в мусорное ведро фотографию Евы. Но легче ему не стало. В этой выходке было что-то детское…
Примерно без двадцати восемь он был у входной двери и, так и не найдя в подъезде выключателя, поднимался по лестнице в полной темноте. Когда он позвонил в дверь квартиры Ингрид, ответного движения за дверью не последовало. Он позвонил еще два раза и хотел было снова спуститься вниз, когда услышал легкий шум шагов и покашливание. Тогда он забарабанил кулаком в дверь.
Дверь открылась.
— Зачем столько шума? — спросила Ингрид.
В темной прихожей он не сразу ее узнал.
Она не зажгла света. Только через неплотно прикрытую дверь ее комнаты проникал тонкий луч.
— Как это понимать? — спросил Клаус.
— Я думаю, вы пришли слишком поздно.
— Ах это? Да. Меня задержали.
— Изрядно задержали.
Он вошел внутрь квартиры и прошел мимо Ингрид в комнату, которая при вечернем освещении показалась ему более скромной, чем при ярком солнечном свете.
— Сядьте, пожалуйста. Я должен вам кое-что сообщить.
Ингрид выполнила его просьбу, которая больше походила на приказание, и села на софу, скрестив ноги. Она искоса поглядывала на Клауса. Тот какое-то время молчал. Он набирал разбег. Ему хотелось прежде всего оправдаться, деликатно извиниться, а вместо этого он смотрел на ее стройные ноги, потом на вечернее платье, на руки; он вглядывался в ее лицо, прическу; взгляд его на мгновение сталкивался с ее взглядом; он опускал глаза и снова разглядывал ее ноги.
— Вы хотели мне что-то сообщить, — напомнила Ингрид.
Он откашлялся.
— Вы чертовски хороши! — сказал он. — Вам это известно?
Она кивнула:
— Знаю, знаю.
— С каких пор?
— С сегодняшнего дня.
Клаус удивленно покачал головой. Та ли это Ингрид? Нет, это уже не та застенчивая девушка, какой она была еще вчера вечером, когда он делился с ней своими проблемами, и которая буквально смотрела ему в рот.
Произошло чудесное превращение.
— Это действительно вы?
— Да. А что?
— Если это действительно вы, могу я задать один вопрос?
— Какой?
— Чего мы еще с вами ждем? — смеясь, сказал Клаус.
Через полчаса они сидели в зале ресторана на Терезен-штрассе и с помощью кельнера изучали меню, сплошь состоящее из блюд афганской кухни, названия которых невозможно было не только понять, но даже выговорить.
— Меня интересует вкус этих блюд; наверное, он такой же замысловатый, как и их названия, — заметила Ингрид.
Клаус таинственно улыбнулся. Он знал это заведение. Ему были хорошо знакомы ковры и коллекция оружия на стенах бара.
Он знал, на что идет, знал, что будет.
Это началось подачей невероятного овощного супа с восточными пряностями и острыми фрикаделями. Затем принесли баранину, жареную на вертеле, с рисом и картофельным пюре. В заключение на столе появились фрукты, сладости, приготовленные по специальным рецептам, и черный кофе.
— Ну как? — осведомился Клаус.
— Этого я никогда не забуду, — сказала Ингрид. — Я боялась, что мой желудок никогда не сможет со всем этим справиться.
— Не бойтесь, — рассмеялся Клаус. — Он справится. Но если вы хотите, можно ему помочь.
Он заказал две рюмки водки.
— Вы меня избалуете, — сказала Ингрид.
— Оказывается, я могу вам угодить.
Ингрид улыбнулась, слегка прикрыв глаза.
— Не хотите ли переменить тему?
— Нет. Когда еще нам будет так хорошо! Значит, пришла пора решить все проблемы.
— Ну, если так…
— Да. Именно так. А у вас другая точка зрения?
— Да.
— И что же?
— Я кое-что заметила.
— Когда?
— Не могу сказать этого с точностью.
Клаус постукивал пальцем по столу. Помолчав, сказал:
— Вы меня обманули.
— Да, обманула.
— Почему?
— Было так хорошо. Разве все это не мираж? Прекрасный утешительный обман?
— Ингрид!
Она подняла рюмку, принесенную кельнером, чокнулась с Клаусом и выпила. Ей вдруг стало легко. Клаус смотрел на нее как завороженный.
— По крайней мере, одна причина делать глупости у меня есть. Наверное, это характеризует меня не с лучшей стороны: делать глупости да еще подыскивать для этого подходящую причину?