— Рассказывай дальше, — попросила Ингрид.
— Лотхен недовольна. Она по-прежнему хотела бы заниматься своими спортивными делами… — Берт протянул Ингрид свою расческу. — Она влюблена в Макса Хокеди, эксперта по вопросам футбола, который одновременно является ее тренером. — Он снял очки и протер стекла. Он смотрел, как Ингрид расчесывает слипшиеся волосы. Ингрид вернула ему расческу. — Теперь две-три недели ей придется исполнять обязанности…
— Две-три недели? — переспросила Ингрид и замялась. — Тебя не затруднит кое-что для меня сделать?
— Конечно, — кивнул Берт и снова водрузил на нос очки. — Поэтому я и приходил к тебе позавчера. Не только для того, чтобы пригласить тебя в театр. Но тебе нужно было ехать на вокзал. Раньше я тебе ничего не мог сказать. Но теперь ты несколько изменилась. Клаус выиграл по всем статьям, да? Можно вас поздравить?
Ингрид хотела было ответить, но тут с коротким стуком вошла Лотхен и принесла кофе и сигареты. Она холодно поздоровалась с Ингрид, бросила язвительный взгляд на Берта и снова исчезла.
— Ну, наконец-то мы можем подкрепиться, — сказал Берт и придвинул Ингрид чашку.
Ингрид поднялась. Это она была еще в состоянии сделать. Но надо было срочно избавиться от чего-то такого, что мешало ей обрести прежнее душевное равновесие.
— Дай мне сигарету, — попросила она.
Берт достал одну из пачки. Ингрид зажгла ее и затянулась.
Она почувствовала приятное головокружение, словно и не было у нее никакой ответственности, пригибающей к земле, словно и камня на сердце больше нет, а есть только воздушный шарик, вырываемый ветром из рук.
— У меня была полиция, — быстро проговорила она. — Я выдала Клауса. — Ее лицо дрогнуло. — Я сказала комиссару Хаузеру нечто такое, что может стоить Клаусу головы.
Берт уставился на нее.
— Что?
— Ты верно расслышал. — Она сделала еще одну глубокую затяжку. — Я выдала Клауса. Я проговорилась, но заметила это слишком поздно; это можно расценить как своеобразный акт мести. Клаус ничего не выиграл. Я его прогнала.
— Ты его…
— Да. Я его выдворила вон. — Она притушила наполовину выкуренную сигарету. Прежнее ощущение легкости исчезло. — Едва Клаус ушел, явился этот комиссар. Я думаю, он следит за ним. С Клаусом дело плохо. Я знаю: он ненавидел брата. Это выглядит как…
Берт кинул окурок в пепельницу и встал с места. Затем, словно ему не хватало воздуха, оттянул пальцем воротник.
— Проклятье.
— Сейчас я думаю, что, может быть, я его и не выгоняла. Не знаю. Ах, Берт, я вообще не могу понять, что со мной творится.
Слезы хлынули у нее из глаз.
Берт слегка обнял ее и осторожно положил ее голову на свое плечо.
— Я должен тебе это сказать? — спросил он тихо. Она отрицательно покачала головой. — Ты влюбилась в него по уши, — сказал Берт.
Ингрид отодвинулась от него. Она отвернулась, вытерла носовым платком слезы, высморкалась. Потом взглянула на Берта сухими глазами:
— Но я его выгнала!
— Именно поэтому, — подтвердил Берт.
— Берт, я не могу поверить, что он… собственного брата… Нет, я не могу в это поверить, Берт.
Он некоторое время молчал. Потом посмотрел на Ингрид — та выдержала его взгляд, — на кофе в чашках из буфета, и тяжело вздохнул.
— От меня Лотхен сегодня может вернуться на закаленную спортом грудь своего Макса Хокеди. Если хочешь, завтра приступай к работе. Так оно лучше. Ну, а сейчас давай пить этот так называемый кофе, а то он остынет.
15
Клаусу предстояло решить многое. Сейчас, разговаривая с различными людьми, он был очень серьезен и осторожен, и на всех, с кем имел дело, производил самое выгодное впечатление. Они пожимали ему руку и бормотали что-то насчет удара судьбы. Клаус, наоборот, был сдержан, тактичен, отклоняя слишком пылкие изъяснения в любви и преданности. В ответ на них он меланхолически улыбался, всем своим видом давая понять, что судьба действительно нанесла ему рану в самое сердце.
В темном костюме и черном галстуке он появился перед нотариусом.
Нотариус — бывший коллега Леонгарда по университету — огласил завещание. Из него следовало, что Клаус — единственный законный наследник, но нужно было выполнить обязательные в таком случае формальности. Не была забыта герром сенат-президентом и Тереза Пихлер, его преданная экономка. Клаус все выслушал с каменным лицом.