У Терезы расширились глаза. Итак, нет на месте кочерги. Доктор Бюзольд сделал вывод, что Червонски был смертельно ранен тупым твердым предметом. Тереза, возвращаясь от зубного врача, заметила в руках у этого человека трость. У человека, который вышел из дому и уехал. Червонски не привозил с собой трость, — когда он входил в дом, ее у него не было. Значит, это был кто-то другой, чей номер машины Тереза записала золотым карандашиком, когда проходила здесь позавчера…
Тереза повернула от дверей в комнату, где стоял телефон, и набрала номер полицейского управления.
17
Кротхоф откашлялся. За последние двадцать минут он принял как минимум двенадцать мятных таблеток. Но самочувствие его не улучшилось. Барометр показывал грозу. С градом.
— Что это значит? — спросила Ева удивленно. — Это что-то новое. До сих пор ты был в порядке. У меня, между прочим, вечером концерт. Я что, должна заботиться еще и о том, чтобы твой трон не шатался? Я сейчас собираю чемодан и уезжаю в Зальцбург. Мы условились еще вчера вечером, когда я вернулась из Бад Видзее.
— Когда ты наконец будешь готова? — спросил Кротхоф с неожиданным спокойствием, которое ее озадачило.
— Я еще долго не буду готова, — отрезала она, — и у меня нет времени на разговоры. Я занята. Что еще нужно?
Ева в шелковом брючном костюме сидела в кресле для посетителей в кабинете Кротхофа. Она положила ногу на ногу, оперлась на ручки кресла; выглядела она холодной и самоуверенной, но не нервозной и, казалось, не была особенно расстроена тем, что ее оторвали от сборов в дорогу. Она была Само совершенство, как впрочем, и всегда. Но все же несколько раздраженное совершенство. Еве не нравилось, когда Кротхоф так смотрел на нее: во взгляде отца читалась жалость к дочери, личная жизнь которой все еще не устроена.
— Полчаса назад я говорил по телефону: это касается тебя.
— Я это уже слышала. Ты мной командуешь, словно я у тебя в подчинении, как твои сценаристы.
Кротхоф покачал головой:
— Об этом после, Ева. Я тоже нервничаю. Ты не единственный человек в мире, у которого есть нервы. Я нервничаю из-за другого телефонного разговора, последовавшего за первым.
Ева пожала плечами.
— Что мне за дело до твоих телефонных разговоров! — Она вдруг стала серьезной. — Что-нибудь с Клаусом? Да, папа?
— Я разговаривал по телефону с комиссаром Хаузером, — сказал Кротхоф.
Ева выпятила нижнюю губу.
— Я хотел с ним переговорить относительно пресс-конференции. Дело Майнингена. Ну, да ты знаешь. — Ева стала снимать перчатки. Она нащупала в кармане пачку сигарет и вынула из нее одну.
— Ну? — спросил она, не глядя на отца. — Что дальше?
Кротхоф пододвинул ей пепельницу.
— Что, ты думаешь, Хаузер ответил?
— Не имею понятия. — Щелкнула зажигалка.
— Он сказал, что придет, если моя дочь Ева будет присутствовать и повторит свои показания перед журналистами.
Ева несколько раз глубоко вздохнула, затем внимательно посмотрела на багровое лицо отца.
— Хорошо, — сказала она. — Хорошо. Я там буду.
— Ева!
— Я там буду. Пресс-конференция должна состояться завтра, как только я вернусь из Зальцбурга. Я повторю мои показания публично. — Ее лицо потонуло в облаке дыма.
Кротхоф не нашел ничего умнее, чем несколько раз шарахнуть кулаком по столу, так что с него посыпались карандаши.
— Что это за показания?
— Завтра услышишь.
— Я спрашиваю, что это за показания, черт возьми! — зарычал Кротхоф, поднявшись с места.
Ева уставилась на него. Таким она его еще никогда не видела.
— Что я подвезла Клауса три дня назад в своей машине, что именно на ней он ехал до Моосрайна. Полиции он сказал, что ехал поездом.
— Ага.
— У него есть свидетель, точнее, свидетельница — секретарша его брата. Ее зовут Ингрид. — Она бросила сигарету в пепельницу.
— Итак, он приехал поездом. А я-то думал, ты его подвезла на машине.
— Только до Хайдхауза.
— Почему только до Хайдхауза?
— Потому. — Она снова надела перчатки.
— Я хочу знать, что ты сказала этому полицейскому?
— Мы поссорились.
— Ты поссорилась с комиссаром?
Ева поняла, куда он метит.
— С Клаусом мы поссорились! — закричала она. — В Хайдхаузе он вышел из машины и поехал дальше поездом, и я буду это утверждать. Пусть даже это тысячу раз ложь, я буду утверждать это! Я буду говорить все, что от меня потребуется, лишь бы Клаус не возвращался к этой противной Ингрид, только бы он остался со мной, понимаешь?!