Трактирщик снизошел. Видимо мой кислый вид помог или он тоже что-то про младших братьев понимает. Экономный наконец оставил в покое мою спину и они с мужиком ударили по рукам, предварительно плюнув на ладони.
— Лойд, — сказал парень и протянул руку. Даже о штаны не вытер.
Фу-у-у…
Спать пришлось в одежде. Красота с братского плеча, которую я позаимствовала, хоть и была мне впору в бедрах, но велика в плечах и по росту, потому сидела мешком и отлично скрывала разницу между мальчиками и девочками. Сними я камзол, Лойд сразу бы догадался, что я не парень. Но я еще подстраховалась. Пока мой обретенный попутчик ходил на конюшню за вещами, я успела поплюхаться в лохани в неком подобии помывочной и располовинила косу. Так надежнее. Совсем отрезать ни рука не поднялась, ни экзотичная заточка нашедшихся в помывочной ножниц не позволила. Я и так вспотела, пока пилила этим пыточным инструментом свое рыжеватое добро.
Когда Лойд вернулся, нагруженный, как восточный копытный зверь ублюд (точно ублюд, те тоже плюются!) я усилено изображала спящего на единственной кровати в комнате. Я щедро — мы же братья — выделила ему один из двух тощеватых тюфяков, и колючее обтрепанное по краю одеяло, оставив себе тюфяк попышнее, покрывало, сшитое из лоскутков и приятно шуршащую подушку, в которая вместо перьев была набита лузгой.
Парень меня в плечо потыкал, но я лишь вяло всхрапнула в ответ и он отстал. С час мыкался по комнате, гремел чем-то, шебуршал, возился, устраиваясь на тюфяке на полу, потом угомонился и я заснула, а среди ночи…
— Монти-и-и…
Я открыла глаза и заорала. А кто бы не орал, когда рядом сначала стонут, как неупокойник, а потом над тобой нависает подсвеченное зеленой лампадкой туловище и лицо с желтыми бликующими совиными глазами.
— Ты готовить умеешь? — нормальным голосом спросило лицо.
— Ч-чего?
— Ну, кашу там, похлебку, кулеш, жаркое, кабана на вертеле, торт…
— Какой торт?!
— Грип… Грепфрутовый. Это мой любимый, — котом заулыбался Лойд.
— Ты больной?
— Не… Просто подумал, нам до Курног привал точно понадобится, на обед там, отдохнуть там, крупы я взял, а чего с ней делать, толком не знаю, в смысле, что ее как-то варить надо знаю, а как именно — нет. А ты?
— Тебе прямо сейчас это нужно услышать?
— Ну мне торт приснился и я во сне подумал… Вопишь, как девчонка.
— Ты себя видел?!
— Красивый? — Лойд приосанился, развернул плечи, тряхнул головой, приподнял бровь подковкой, прищурил глаза, странно изогнул губы и поиграл грудными мышцами.
— Придурок, больной придурок, — уверенно кивнула я, отвернулась и накрыла голову покрывалом, чтоб до него дошло, что я спать хочу, а не завтрашнее меню обсуждать. А я еще думала у меня Мортон идиот, да Морт само здравомыслие рядом с этим.
— Эй, Мо! — Лойд, сократив мое и без того сокращенное имя до одного слога, потыкал мне в и так настрадавшиеся от его братского расположения лопатки. — Ты не сказал! Умеешь?
— Умею! — упырем взвыла я. — Отвяжись уже, дай поспать!
— Спи, спи… Эй, Мо!
— Ы-ы-ы-ы…
— Спокойной ночи!
Накрытую покрывалом голову я еще и под подушку спрятала. Кажется, помогло, потому что меня больше никто не трогал до самого утра, пока на заднем дворе трактира не принялся горланить не в меру ретивый петух.
Такая побудка мне, спавшей обычно часов до восьми, была в новинку. Может и ничего, но ночные беседы о грейпфрутовых тортах мешали векам разомкнуться. Так что я еще какое-то время соображала кто я, где я и какая зараза скачет лошадью по комнате, напевая про знойную пастушку, злого волка и посох с бубенчиками. Брякание чего-то пустого и металлического вписывалось весьма органично.
Но что самое удивительное, длинная достача ни слова мне не сказал ни пока мы собирали вещи по комнате, ни пока завтракали свежей и очень вкусной яичницей, еще теплым мягким сыром, ноздреватым хлебом с хрусткой корочкой и запивали все это горьковатым, но приятным травяным чаем. Даже когда нам вывели наших лошадей, накормленных и вычищенных, тоже молчал. Лучше бы молчал и дальше, но увы, все хорошее имеет неприятное свойство заканчиваться очень быстро, а иногда еще и внезапно.
Глава 4
И кто меня, спрашивается, просил спрашивать? Один вопрос, и хляби разверзлись.
— Чего я молчал? Ты, Монти, прямо как мой батя с утра, особенно когда браги перебрал накануне. Морда вся перекошенная, глаза злющие, еще колданет нечаянно, потом и трое не распутают. Он же ведьм.