Доминик шумно вздохнул. Так она вовсе не была влюблена в Коулдена! На сердце у него сразу стало легче.
– Очень печально, что тебе выпали такие переживания в детстве.
– Это был кошмар. – Она содрогнулась. – И с каждым годом становилось все хуже и хуже. Презрение, которое мой отец питал к матери, становилось все глубже. Он все чаще являлся в свет со своими любовницами. Но любовь матери оставалась такой же нерушимой, даже становилась сильнее от отчаяния. В ту ночь, когда они погибли, отец наговорил ей много жестоких слов. Он поклялся, что никогда больше не вернется к ней. Мать в панике побежала за ним, а я – за ней. И дело кончилось тем, что мы все втроем оказались в отцовом фаэтоне.
Доминик видел, с каким трудом давалось жене каждое слово, чего ей стоило продолжать рассказ. Он был потрясен ее мужеством и стойкостью, однако не стал спешить с утешениями, понимая, что все утешения бессмысленны, пока она не расскажет все, не снимет этот груз с души.
– Рассказывай дальше, – сказал он тихо.
– Мать пыталась уговорить его остаться и выставляла меня как предлог. Она принялась рвать вожжи у него из рук, но он не отдавал. И вдруг лошади заржали дико и понесли – все быстрее и быстрее. А потом… – Она содрогнулась. – Боже, страшно вспомнить. Фаэтон занесло на повороте. Ну, ты знаешь, что такое фаэтон. Наш разбился вдребезги. Меня выбросило, и каким-то чудом я осталась невредима. Мои родители остались в фаэтоне и свалились в придорожную канаву вместе с ним.
Сердце у него болезненно сжалось. Он придвинулся к жене и взял ее за руки. Легко было догадаться, насколько мучительны для нее эти воспоминания. Сколько раз она заново переживала это ужасное дорожное происшествие! Сколько раз оно посещало ее во сне в виде кошмаров!
– А что случилось потом? – спросил он, сжимая ее руки.
Голос ее задрожал.
– Я вылезла из овражка, в который упала. Я могла ходить, но мне было всего тринадцать лет. Я не могла помочь моим родителям. Хотя никто не мог бы. Они оба были мертвы – раздавлены обломками фаэтона и бьющимися в агонии лошадьми, которые свалились на них.
Слезы наконец хлынули у нее из глаз, оставляя блестящие мокрые дорожки на ее щеках.
– Как долго тебе пришлось дожидаться помощи? – спросил он, поглаживая ее по волосам.
– Я дошла до ближайшего дома, он оказался всего в нескольких милях от места происшествия. Но мне показалось, что я шла целую вечность.
Доминик заставил себя дышать ровнее; он обдумывал рассказ жены. Его собственное детство было несчастливым, в нем было много боли и много лжи, но не смертей. Да, в его детстве не было таких ужасов, как кошмарное крушение фаэтона, о котором рассказала Кэтрин. Неудивительно, что она всю жизнь боялась потерять голову от любви. И неудивительно, что она сама выбирала себе спутника жизни и пыталась сопротивляться, когда ей стали навязывать мужа.
– Теперь ты понимаешь, почему я не могу остаться с тобой? – спросила она, высвобождая свои руки и стараясь придать лицу решительное выражение.
– Нет, – ответил он. – Теперь я понимаю очень, очень многое, но не это.
Она тяжело вздохнула.
– Ты не любишь меня, Доминик. Ты сам сказал мне, когда мы только встретились, что не веришь в любовь. Боже мой, ты ведь даже не испытывал желания жениться, хотя со временем начал желать меня. Даже начал испытывать теплые чувства ко мне. Но не любовь. А я не могу жить без любви. И не стану.
Глава 20
Доминик отпрянул от нее, и его лицо исказилось от боли. Словно его ударили. Она ударила.
– Ты в самом деле считаешь, что я стал бы играть на твоих чувствах и использовать тебя так, как твой отец использовал твою мать?
Она покачала головой:
– Нет. Я знаю, что так далеко ты не зашел бы. Ты не способен на преднамеренную жестокость. Но в некотором смысле это только ухудшило бы ситуацию. Жить рядом с тобой, любить тебя… и знать, что нет никакой надежды на твою любовь? Это было бы слишком невыносимо. Я поняла это, когда отважилась признаться себе самой, что влюблена в тебя.
Доминик улыбнулся. Глаза его загорелись, он поднялся с кресла и стал перед женой на колени. Протянув руку, прикоснулся к ее щеке.
– Выслушай меня, Кэтрин. Выслушай меня внимательно. Я люблю тебя.
Кэтрин показалось, что весь мир взорвался фейерверком – так велико было ее счастье. Она в изумлении ахнула, затем внимательно посмотрела на мужа. Искренне ли он это говорит?
– Прошу тебя, вернись домой.
Кэтрин, разочарованная, отвернулась.
– Видишь, Доминик, ты поступаешь точно так же, как мой отец. Ты хочешь, чтобы я вернулась домой, знаешь, что мне нужна твоя любовь, и потому так легко предлагаешь мне ее. Нет, я не могу сделать по-твоему, Доминик. Я не могу допустить, чтобы мой ребенок прошел через то, что довелось испытать мне.