Корделия обняла ее за плечи и стала утешать.
Ее лицо тоже было влажным, в руке она сжимала мокрый носовой платок.
– Папа никогда не простит нас, – срывающимся голосом промолвила Офелия.
– Нет, простит, я в этом уверена, – сказала Корделия.
– Но Мэдлин уж точно нас не простит, – сказала Офелия.
Корделия помолчала и сказала:
– И она нас простит, но со временем.
Сестры обнялись. Офелия вздохнула и вдруг вскочила с кровати, намереваясь выйти из комнаты; Корделия спросила:
– Куда ты? Что ты задумала?
– Пойду расскажу викарию всю правду! О том, что мы с тобой тайком сбежали из дому и все это-время пользовались его доверчивостью и добросердечием. Я больше не стану лгать никому!
– Боже, но он ведь может разгневаться и выставить нас за порог! Что тогда мы будем делать?! – воскликнула Корделия.
– Если такое случится, то и поделом нам! Другого мы не заслуживаем, вернее, я не заслуживаю. Я попрошу его пощадить тебя и не выгонять на улицу.
Корделия похлопала глазами, усомнившись в разумности такого плана, однако спорить с сестрой не стала.
Офелия потерла ладонью щеку и, собравшись окончательно с духом, сбежала по лестнице вниз, где спросила у перепуганной ее видом экономки:
– Как мне найти викария?
– Он в саду, мисс, – ответила служанка.
Молодой священник действительно находился в саду, где приводил в порядок цветочную клумбу. Завидев Офелию, он встал, отряхнул с колен землю и спросил:
– Что с вами стряслось, мисс Эпплгейт?
– Я хочу вам покаяться кое в чем, святой отец!
– Хорошо, я с радостью вам помогу. Вы желаете соблюсти все формальности? Тогда я готов совершить обряд по всем правилам англиканской церкви. Пройдемте в исповедальню, там я вас и выслушаю, правда, ее давно не убирали, там пыльно, вы можете расчихаться. Вас это не смущает?
Охваченная сомнениями, Офелия ответила ему не сразу. Конечно, церемония покаяния казалась ей весьма привлекательной. Однако в исповедальне она лишилась бы возможности видеть добрые глаза викария, светящиеся теплотой и пониманием. Как же ей лучше поступить?
Видя, что она колеблется, викарий пришел ей на помощь:
– Может быть, вы бы предпочли поговорить со мной как со своим другом? Тогда давайте присядем вон на ту каменную скамейку, и вы поделитесь со мной всем, что вас тревожит. Я же дам вам добрый совет, если смогу, и отпущу вам грехи.
– Ах, как это мило с вашей стороны! – воскликнула Офелия, надеясь, что викарий будет и впредь относиться к ней по-дружески, даже услышав ее покаяние.
– Так в каких же смертных грехах вы намерены покаяться, мисс Эпплгейт? – угадав ее мысли, спросил викарий.
Она заметила смешинки в его глазах и выпалила:
– Я солгала своему отцу и вам, святой отец. Я убежала в Лондон из дому, не предупредив папу о своем намерении. Умоляю вас, пощадите мою сестру! Она ни в чем не виновата, разве только в том, что пошла у меня на поводу…
Лицо викария стало серьезным.
– Это тяжелое прегрешение, мисс Эпплгейт, – промолвил он. – Разве вам не приходило в голову, что ваш поступок может иметь печальные последствия? Как для вас самой, так и для ваших родственников.
– Теперь я все осознала, – прошептала грешница, кусая губы и пряча глаза.
– Как сказал мне мой кузен, вы чуть было не… – Священник осекся. – Благодарите Бога за то, что он спас вам жизнь и честь. Нельзя же быть такой безрассудной!
Вспомнив, что похитители тащили в бордель не ее, а Корделию, Офелия едва не разрыдалась. Сделав судорожный вздох, она торопливо сказала:
– Мы бесконечно признательны вашему кузену за его своевременную помощь! Я смею заверить вас, что после того случая, поселившись в вашем гостеприимном доме, мы ведем себя благочестиво и осмотрительно. Причина всех наших с Корделией злоключений в том, что я с детства мечтала стать известной актрисой и эта мечта затмила на какое-то время мой разум.
Выражение лица викария смягчилось, он взглянул на нее с неподдельным сочувствием и сказал:
– К сожалению, многие находят профессию актера постыдной и непристойной, особенно для молодой леди из благородной семьи.
– Это вздор! – в сердцах воскликнула Офелия, позабыв на мгновение, что ей следует продолжать играть роль кроткой овечки. Но, тотчас же спохватившись, она вновь скромно потупилась. Изобразить кротость оказалось не так просто, как она думала. – Правда, кое в чем, возможно, осуждающие актрис люди и правы. Взять, к примеру, мою нынешнюю роль. Уже сам костюм, в котором я появлюсь перед зрителями, может кое-кому показаться вызывающим. Так, в первом действии на мне надето платье с глубоким декольте и коротковатой юбкой. Вот такое! – Она подобрала подол юбки, надетой на ней, и продемонстрировала викарию свои икры. – Но ведь это не так уж и чудовищно, не правда ли?
Викарий внезапно встал и отошел от скамейки на несколько шагов, глядя в сторону и сложив руки за спиной.
– Простите, ради Бога, святой отец, я слишком вошла в роль! – опустив задранный подол, пролепетала виновато Офелия. – Я не хотела вас оскорбить, просто я пыталась доказать, что…
– Послушайте, мисс Эпплгейт, я на вас не сержусь. Однако…
– Я вас внимательно слушаю, – сказала она, пристально глядя на него. Он повернулся к ней лицом, его голубые глаза сверкали.
– Вам необходимо помнить одно: будь я викарием или же просто вашим другом, я все равно остаюсь мужчиной. Поэтому не надо демонстрировать мне свои очаровательные стройные ножки, пожалуйста. – Он умолк, вскинув брови, и укоризненно покачал головой.
Офелия невольно отметила, то он очень похож на своего распутного кузена Рэнсома, и густо покраснела. Что она могла ответить ему на его упрек? Он был прав, она забыла, что он еще молодой мужчина, а не дряхлый старик, как их приходской священник в Йоркшире, давно уже не обремененный плотскими соблазнами. Но пока Офелия лихорадочно соображала, что ей лучше сказать викарию в свое оправдание, он поклонился ей и молча ушел.
Офелия вскочила и побежала к дому. Она не пошла в гостиную, а стремительно поднялась по лестнице на второй этаж и, распахнув в коридоре окно, выходившее в сад, стала наблюдать за Джайлзом Шеффилдом.
Он миновал клумбу, подошел к поленнице, снял сюртук и, взяв в руки топор, принялся рубить дубовые поленья с таким воодушевлением, словно бы им грозила арктическая стужа.
Под его мощными ударами поленья с громким треском расщеплялись на несколько тонких деревяшек. Викарий ловко складывал их в штабель и раскалывал другой кусок распиленного бревна. Он был гибок, жилист и прекрасно сложен, и Офелия невольно залюбовалась его руками и торсом.
– Ну и что он сказал? – спросила у нее Корделия, подойдя к ней сзади. – Ты слышишь меня? Я спрашиваю, что тебе сказал викарий! Ты покаялась ему в том, что мы сбежали из дому, не получив отцовского разрешения?
– Он сказал, что это была дурацкая затея, достойная порицания, – не оборачиваясь, ответила Офелия.
– Он прочитал тебе проповедь?
Отвечать сестре Офелии не хотелось. На землю спустились сумерки. Приближалось время ужина, за которым ей снова предстояло встретиться с Джайлзом Шеффилдом. Сможет ли она смотреть ему в глаза? Свыкнется ли с мыслью, что он, священнослужитель, еще и мужчина? Забавно, что до сегодняшнего дня она не задумывалась об этом! Станет ли он рисовать в своем воображении ее лодыжки, сидя за столом? И будет ли она представлять себе его мускулистые руки и гибкий торс?
Интересно, что бы она почувствовала, если бы они потанцевали? Офелия мечтательно вздохнула.