– Кажется, сюда идет моя возлюбленная!
Эта фраза служила сигналом к выходу дебютантки на сцену.
Подкравшись к сестре, Корделия легонько подтолкнула ее в спину.
Но вместо того чтобы плавно выйти из-за боковой кулисы и произнести свои первые слова, что она неоднократно проделывала на репетициях, Офелия повернулась и стремглав побежала обратно в гримерную.
Наблюдавший все это из-за кулис мистер Неттлс чертыхнулся и бросился ее догонять, побагровев от злости.
Но Корделия обогнала его и, первой вбежав в гримерную, воскликнула:
– Что случилось, Офелия?
В почти пустой артистической уборной зависла мертвая тишина. Две оцепеневшие актрисы и Сэл, младшая сестренка Венеции, пораскрывали от удивления и испуга рты. Сама же Офелия, глядевшая в настенное зеркало, надрывно простонала:
– Я не смогу это сделать! Я не в силах выйти к зрителям! Меня обуял жуткий ужас при виде сотен пар глаз, устремленных на меня из зала. Я хочу умереть! Все слова вдруг повыскакивали у меня из головы! Нет, я этого точно не переживу! О горе мне, о горе!
Она глухо разрыдалась.
Корделия растерялась, не зная, что ей сказать. Офелия оказалась не способна внять ее увещеваниям, она впала в истерику. Дверь гримерной распахнулась, и в нее влетел мистер Неттлс.
– Что ты вытворяешь, безмозглая курица! – заорал он. – Актеры вынуждены выдумывать какие-то дурацкие фразы, чтобы хоть как-то заполнить ими непредвиденную паузу в спектакле. Ты должна быть на сцене, а не проливать здесь слезы, идиотка! Так-то ты благодаришь меня за то, что я дал тебе возможность выступить перед зрителями?
– Ах, простите меня, сэр! – воскликнула Офелия сквозь слезы. – Но я не могу выйти на сцену!
– Нет, ты сможешь! Я тебя заставлю, тупая тварь! – прорычал управляющий театром и принялся трясти бедняжку за плечи. – Я вытряхну из тебя душу, раздену и голой выпихну на сцену! – кричал он. – Пусть публика убедится, что в этом спектакле участвует благородная девица, как было объявлено об этом в афишах. Пусть все тобой полюбуются нагой! Тогда тебе уже и слов никаких произносить не понадобится, успех спектаклю, будет обеспечен! Даю тебе последний шанс исправить свою ошибку! Глотни джина для храбрости и живо выходи на сцену. Иначе я вернусь и исполню свою угрозу. Терять из-за тебя уйму денег я не намерен.
Он извлек из кармана плоскую фляжку и сунул ее Офелии в руки. Она уронила фляжку на пол и пролепетала:
– Все, Корделия, прощай! Я умираю! Лучше смерть, чем позор.
– Не умирай, пожалуйста! – воскликнула Корделия., – Раздевайся! И прекрати распускать нюни. На сцену выйду я! Безвыходных ситуаций не бывает.
Глава 14
Эвери Шеффилд неторопливо двигался по комнате, держа в руках серебряный поднос, заставленный бокалами с портвейном. Вот уже третий день он исполнял в этом клубе роль лакея; подносящего напитки джентльменам, и делал это весьма успешно. Голова его под париком жутко чесалась, но снять эту непременную часть своего нового облика, он мог только на кухне. Нелегко было ему и сохранять невозмутимую мину на лице, даже если он спотыкался о вытянутые ноги кого-нибудь из постоянных клиентов, читающих газету.
Вот и теперь Эвери едва не упал и не уронил поднос, зацепившись за ботинок развалившегося в кресле гостя. Хорошо еще, подумал он, с трудом сохранив равновесие, что поднос уже почти пуст. Иначе все бокалы наверняка бы разбились. Ему было дьявольски трудно научиться ходить с полным подносом по залу. Обретенный навык, с тайной ухмылкой подумал он, может пригодиться ему, когда он вернется в Оксфорд: там вряд ли кто-нибудь сумеет повторить на спор этот трюк. Раньше ему никогда и в голову не приходило, насколько это трудно.
Идея прикинуться лакеем и тайно держать клуб «Уайтс» под наблюдением принадлежала самому Эвери. Он надеялся таким образом поймать человека, который доставит записку с указанием места, куда следует принести деньги для шантажиста. Рэнсом одобрил эту задумку, освобождавшую его от ежедневного сопровождения в клуб своего младшего брата, где тот мог находиться лишь на правах гостя.
Но ликовал Эвери, только пока не понял, что ему придется работать по-настоящему. Труд лакея оказался совсем не легким.
Тяжело вздохнув, Эвери побрел с пустым подносом на кухню. И, как выяснилось, вовремя: он успел увидеть, как другой лакей передает записку невысокому мужчине в зеленом пальто. Сердце Эвери екнуло: наконец-то! Он положил поднос на стул, подбежал к пухлому коротышке и, схватив его за плечо, воскликнул:
– Попался, негодяй!
– Ты что, рехнулся, болван?! – обернувшись, заорал на него незнакомец. – Да тебя сегодня же отсюда уволят!
Пропустив эту угрозу мимо ушей, юноша выхватил у него из пальцев свернутый вдвое листок бумаги, поднес его к глазам, развернув, но, так и не сумев разобрать начертанные на нем каракули, спросил:
– Что это за галиматья?
– Это рецепт лечебного отвара, который дала мне моя жена, – гнусаво ответил коротышка. – Он помогает при простуде и головных болях. – Незнакомец чихнул Эвери прямо в лицо.
Обтеревшись рукавом, незадачливый юноша молча вернул ему листок и, подняв голову, увидел в дверях еще одного подозрительного незнакомца – тот с тревогой наблюдал за ним, теребя в руках сложенный вчетверо лист бумаги.
– Стой! – крикнул ему Эвери. – Замри и не двигайся!
Но подозрительный субъект повернулся и выбежал на улицу через черный ход. Эвери помчался следом.
Ошарашенная неожиданным предложением Корделии, Офелия перестала хныкать и воскликнула, вытаращив на сестру глаза:
– Ты в своем уме? Ты же не знаешь толком слов.
– Другого выхода у нас нет! Управляющий все равно нас не различает. Снимай костюм! Твою роль я успела выучить наизусть, а если что-то и забуду, сочиню что-нибудь на ходу. Неттлс не шутит, он исполнит свою угрозу! Вытолкает тебя на всеобщее посмешище без шляпки, маски и одежды. Так что поторапливайся!
Быстро переодевшись в сценический костюм Офелии, Корделия выбежала из гримерной на сцену. Офелия разрыдалась, закрыв лицо руками. Сестра Венеции запрыгала от восторга на месте и захлопала в ладоши.
Мимо Неттлса Корделия промчалась пулей, подобрав подол юбки, чтобы не споткнуться.
– Наконец-то! – злобно прошипел он ей вслед.
Добежав до рампы, Корделия резко остановилась и, сделав глубокий вдох, окинула взглядом сцену. Ее возлюбленный Марли громко произнес:
– А вот и моя долгожданная Марабелла! Ах, как же я по тебе истосковался, любимая!
По зрительному залу прокатился шепоток. Корделия кожей почувствовала напряженные взгляды, устремленные на нее со всех сторон. Ее ноги словно бы приросли к помосту, по спине поползли мурашки. Но Марли, вынужденный импровизировать в течение десяти минут, был не в силах промолвить больше ни слова. На лбу у него выступили капельки пота, в глазах читалась мольба.
Собравшись с духом, Корделия выпрямилась и мелодично произнесла:
– Ах, это ты, любимый! Ты пришел сюда, лелея в сердце надежду снова встретиться здесь со мной?
– Да, милая! Именно эта мысль и привела меня сюда! Тебе ведь известно, что мое сердце принадлежит только Марабелле! Ах, как сладко звучит твое имя! Я готов повторять его бесконечно, и днем, и ночью! – подхватил актер.
Вспомнив, что по сценарию ей надлежит еще и двигаться по сцене, Корделия сделала несколько шагов, посмотрела на зрителей и промолвила:
– Пусть повторяет мое имя, сколько ему угодно, только бы рукам не давал волю.
Зал взорвался хохотом. Ободренная первым успехом, Корделия почувствовала себя гораздо раскованнее и постаралась не думать ни о Рэнсоме, ни об Офелии. Все свое внимание она сосредоточила на роли Марабеллы. Нельзя было ошибиться ни в одной фразе. К счастью, ее сценический партнер оказался опытным актером и удачно ей подыграл. Это было не очень сложно, поскольку диалоги героев, исправленные Офелией, представляли собой обычный непринужденный разговор двух влюбленных молодых людей. Многие фазы были заимствованы ею у Шекспира.