— Вы не посмеете!
— Посмею. Разве не за этим вы сюда приехали?
На миг она была огорошена, а затем завизжала от боли, которую сама себе и причиняла, снова пытаясь вырваться из его железных, неразжимающихся рук.
— Теперь вы грозите, что изнасилуете меня?
— Грожу? Нет. Пожалуй, предупреждаю. Насилие — это не для меня.
— Я буду драться с вами до последнего дыхания.
Прижимаясь к ее молодому упругому телу, герцог прекрасно понимал: еще немного — и он потеряет над собой власть.
— Вам захотелось умереть в моих объятиях, Николь? Я уж постараюсь, чтобы так оно и было, — пообещал он мягким голосом.
— Пустите меня! — завопила она в отчаянии.
Он видел, что Николь не поняла значения его слов, но решила, что ей грозит опасность.
— Пустите меня, черт подери!
Ему пришлось ослабить хватку. Если бы он этого не сделал, то вряд ли смог контролировать свои действия. Тело его нестерпимо ныло, требуя сброса накопившегося возбуждения. Поэтому он повернулся к ней, тяжело дыша.
— Итак, у нас перемирие?
— Никогда! — захохотала она, и он ясно разглядел бесовские огоньки ненависти в ее глазах.
— Теперь вы меня ненавидите, да?
— О да! — выдохнула она. — Я любила вас, но сейчас ненавижу!
Ему стало нехорошо. То, что она любила, пусть недолго и так глупо, сильно удивило его. Много женщин влюблялись в него, но ему было неинтересно, что они чувствовали при этом. Он никогда на это не обращал внимания. На этот раз он ощутил легкий укол в сердце — видимо, это была совесть.
— Любовь так быстро не переходит в ненависть, Николь, — мягко возразил он. Его губы были совсем рядом с ее губами. — Не проверить ли нам, как сильно ты меня ненавидишь? — Он сам не знал, зачем ему нужна была эта проверка.
— Здесь нечего проверять, — возразила она, еле дыша. Ее взгляд упал на его губы. — Не смейте!
Но сейчас, когда их молодые тела прижимались друг к другу от колен до груди, он не мог не поцеловать ее.
— Я думаю, что вы меня больше хотите, чем ненавидите, — пробормотал он, отрываясь от ее губ.
Николь открыла было рот, чтобы что-то ответить, но он зажал ее губы своими, и ни одно слово не было произнесено.
Она попыталась еще раз вывернуться, но он снова прижал ее к сараю, и губы его все время требовали и требовали ответных ласк. Для герцога это было волнующей игрой, которая, впрочем, могла иметь самое неожиданное завершение. Для Николь же, собиравшейся бороться до конца, все происходившее было и раем и адом одновременно.
Когда герцог стал страстно целовать ей шею, оставляя красные полукруглые отметины, Николь ехидно спросила:
— А как же ваша драгоценная Элизабет?
Он замер:
— А что с Элизабет?
— Вы даже не пытаетесь быть верным вашей невесте!
— Что ж, значит, вас дома уже проинформировали, — сказал он, внимательно посмотрев на нее.
Герцог увидел прекрасные глаза, горящие гневом. Ему сразу же захотелось обратить этот гнев в страсть к себе.
— Так в этом все дело?
— Это то же самое, что женатый человек, — прошипела она. — Вы мерзкий повеса! Сейчас же отпустите меня!
Понимая, что его страстный порыв объяснить иначе трудно, он отпустил Николь и заговорил язвительным тоном:
— Верно замечено. Но для такой игры, как у нас, нужны двое, и если бы вы сюда не прискакали, то ничего бы подобного не произошло.
Освободившись от его рук, Николь устало попятилась.
— Вы тот, у кого нет морали, кто не остановится ни перед чем, если чего-нибудь захочет.
Злость вскипела в нем.
— Я же просил вас не приезжать сюда, но вы рискнули появиться. Если вы приехали не за тем, что я могу вам дать, тогда зачем же?
Николь покраснела:
— Как же вы самоуверенны. Я приехала сказать вам, что думаю о вас теперь, когда узнала всю правду.
Он подбоченился и скривил рот в насмешке:
— Всю правду? Ах да, Элизабет!
— Вы почти женаты. Почему же вы преследовали меня? Я думала, что вы свободны! Вы считали меня замужней женщиной без моральных устоев и правил. Так кто прав и кто виноват?
Вновь герцог ощутил легкий укол совести, но сдаваться ему не хотелось. Обвинение в недостойном поступке задело его самолюбие, он не привык к этому. Да никто и не осмелился бы обвинить его в чем-либо подобном. Как и в первый свой визит в Чепмен-Холл, Николь злила и возбуждала герцога. И как и тогда, он в глубине души был недоволен собой.
— Вы думаете, что я интересовался вами как холостяк, ухаживающий за девушкой?
Тон герцога был насмешлив и жесток. Николь невольно отодвинулась от него еще дальше.
— Я совершенно не предполагала, что вы намеревались сделать меня своей любовницей.
— Точно так же, как я не думал, что вы незамужняя девственница, — в запальчивости отпарировал герцог.
Лицо Николь стало пунцовым.
Герцог тотчас ужаснулся своей бестактности.
— Вы жестоки.
— Вы меня принудили к этому, — сказал он сипло, — позвольте еще раз повторить вам, что вы здесь нежелательны, леди Шелтон, вы не должны сюда приезжать.
Она сложила руки на груди.
— Я никогда не появлюсь в этом доме, ваше сиятельство, разве что принесу вам и вашей невесте свадебный подарок.
— Что ж, у тигрицы есть не только когти. Я повторяю, Николь, вас сюда не приглашают, и подумайте хорошенько, прежде чем захотите сделать какую-нибудь гадость мне или Элизабет, — произнес он с язвительной улыбкой.
— Не беспокойтесь, у меня нет намерения огорчить вашу драгоценную Элизабет. — Николь резко повернулась и побежала к своей лошади.
ГЛАВА 5
Волкодав Борзой, любимый пес герцога, с надеждой смотрел на своего хозяина. Перед огромным, во весь рост, зеркалом стоял герцог и поправлял шелковый галстук. Когда Рейнард подал ему вечернее пальто, Борзой радостно забил хвостом.
— Я иду на обед, извини, пожалуйста, парень, — проговорил герцог.
Борзой тяжело вздохнул и положил голову на лапы, смирившись с тем, что весь вечер будет лежать один у камина.
— Смею заметить, вы прекрасно выглядите, ваше сиятельство, — сказал Рейнард.
Герцог вежливо кивнул головой, поблагодарив.
— Вы можете идти, Рейнард, я спущусь сейчас.
Он отошел от зеркала и подошел к столику дворецкого, где специально для него был приготовлен чай из комбинации различных сортов. Отсутствующим взором смотрел он на изумительной красоты фарфоровую чашку, уютно расположившуюся в его большой ладони.
Ему бы следовало отказаться от приглашения графа Шелтона, но он даже не стал рассматривать такую возможность. Прошла уже неделя с того дня, как Николь галопом влетела к нему во двор и вскоре так же стремительно умчалась. От одного этого воспоминания в животе появлялись какие-то спазмы. И будь он проклят, если и теперь не понимает, зачем едет в Драгмор сегодня вечером! Что с ним происходит? Может, так всегда бывает, когда не удовлетворяются желания? Разве он когда-нибудь раньше думал о женщинах? Такого никогда не было. Как бы это ни выглядело грубо, но раньше все его отношения с женщинами сводились только к сексу. И как только интимный акт заканчивался, его внимание тут же переключалось на что-нибудь более значительное. Сейчас думать о Николь ему не хотелось. Он отпил экзотического напитка и со злостью швырнул чашку в горящий камин. Китайская диковинка разбилась вдребезги, а собака подняла голову и выжидательно посмотрела на хозяина. Напряжение было снято, однако образ длинноногой, грациозной наездницы в мужских бриджах не выходил у герцога из головы, и хоть это казалось неправдоподобным — все время дразнил его воображение.
Герцог ходил взад и вперед по комнате. Сейчас у него уже не было никакого предлога, чтобы отказаться от приглашения графа Шелтона на обед. Да он, признаться, даже ждал предстоящей встречи, хотя прекрасно понимал, что играет с огнем, — она была огонь!