— Но кого все-таки мы ждем к обеду, мама, и почему такая суматоха? Кухарка с ног сбилась, как будто к нам пожалует особа королевской крови.
— Герцога Клейборо, — ответила Джейн. — Почему бы тебе не надеть желтое? Или зеленое?
Николь замерла. Уж не ослышалась ли она?
— Герцога Клейборо?
— Да. Так ты наденешь желтое? Я, пожалуй, спущусь вниз. Он может приехать в любую минуту.
Николь кивнула, не слыша ни слова. Дверь закрылась, и девушка уставилась на нее. Потом испустила неистовый крик отчаяния.
Как он посмел приехать сюда? Сюда! Это уж слишком, она этого не потерпит! Не потерпит!
Николь в волнении заходила по комнате. Как она встретит его? Девушка не жалела о том, что сделала, но теперь герцог понял, что она не благовоспитанная барышня и вполне заслуживает своей репутации. Жаркий румянец залил ее лицо.
Никогда еще она не испытывала к мужчине такой ненависти и в то же время мечтала о его поцелуях.
По ночам Николь думала о нем, о его сильных руках, обнимавших ее, о мощном теле, прижимавшемся к ее телу. Николь неудержимо влекло к нему, и это ее пугало. Ведь она презирала его, по крайней мере должна была презирать. Она вспомнила разговор с кузиной, Люси Брэгг, состоявшийся два года назад. Это воспоминание вызвало в ней панический страх.
В то лето 1897 года Николь с ее семьей ездила в Парадайз, в Техас, на восьмидесятилетие ее деда, Дерека Брэгга, уроженца гор. Он замирил пограничные земли, отрезав при этом целую империю для себя и своей семьи. Николь и Люси были закадычными подругами, хотя виделись нечасто, когда Николь еще ребенком, а потом подростком приезжала на месяц-другой к американским родственникам. В один из ее приездов Люси поделилась с ней своей тайной.
В тот вечер, когда праздновали день рождения деда, был украден премированный жеребец-производитель Дерека и совершено убийство. Один из новых работников на ранчо был ранен. Вскоре выяснилось, что это беглый преступник из Нью-Йорка. Когда Люси изливала душу Николь, этот человек, Шотц Купер, сидел в местной тюрьме. Люси рассказала Николь, что он целовал ее, и не один раз, и что ей понравилось, хотя она и презирала его.
Николь никогда никто не целовал, и она не понимала, как могут нравиться поцелуи человека, которого презираешь. Но воспоминание о признаниях Люси не прогнало собственных страхов. Шотца Купера оправдали, теперь они с Люси помолвлены и должны пожениться в июне будущего года. Люси только казалось, что она презирает его, на самом деле она его любила.
Николь боялась не только того, с какой силой она жаждет поцелуев герцога, она боялась, что, как и у Люси, чувства у нее глубже, гораздо глубже, — и ей не хотелось даже задумываться, насколько они глубоки.
Будь она трусихой, не спустилась бы вниз, но трусость не была присуща Николь. Она скорее умрет, чем спасует перед этим проклятым герцогом Клейборо.
Энни постучала как раз в тот момент, когда Николь решила, что не только спустится к почетному гостю, но и разоденется ради такого случая.
— Энни, какое платье мне больше всего идет?
Энни уставилась на нее.
— Не знаю, мэм, надо посмотреть.
— Давайте посмотрим, — мрачно произнесла Николь.
И тут ее осенило.
Едва герцог вошел в вестибюль и отдал дворецкому плащ, как почувствовал, что каждый нерв напряжен. Он поздоровался с хозяином, хозяйкой и Чедом, но, к его разочарованию, Николь не было. Видимо, к обеду она не выйдет.
Шелтон налил бренди себе и Чеду, жене — шерри, а герцогу велел подать чаю. Все знали, что герцог Клейборо не употребляет спиртного. Герцог расположился в большом кресле. Шелтон — напротив.
— Как идут работы в Чапмен-Холле? — спросил он.
— Близятся к завершению. Через несколько дней возвращаюсь в Лондон.
— Быстро вы управились. Помнится, Холл был в плачевном состоянии.
— Вы правы.
И мужчины принялись обсуждать починки, произведенные герцогом в Холле. Через несколько минут дверь отворилась, и вошла Николь.
Шелтон умолк на полуслове и широко раскрыл глаза. Чед поперхнулся бренди. Графиня была ошеломлена. Но герцог ничего этого не видел, с ним творилось что-то невообразимое.
Николь улыбнулась матери.
— Простите, мама, я задержалась.
Джейн быстро встала и поспешила к дочери.
— Ничего страшного. Входи и поздоровайся с нашим гостем.
Герцог поднялся. На Николь было платье кораллового цвета с открытыми плечами и глубоким декольте. Оно скорее подходило для бала, чем для домашней трапезы, и оно отбрасывало персиковый оттенок на ее лицо и темно-розовый — на губы. Волосы ее были убраны кверху по моде, на шее и в ушах был жемчуг. Когда она присела в реверансе, герцогу показалось, что сейчас все увидят ее великолепные груди.