Хейдриан не употреблял алкоголь с тех пор, как был строптивым четырнадцатилетним подростком, но сегодня решил напиться, чтобы уснуть, потому что много ночей не спал.
Горе камнем лежало на сердце. Только теперь он понял, что любил свою невесту. Не плотской любовью, ничего подобного не было. Но она запала ему в душу, и он тосковал по ней. Ему не хватало ее улыбки, ее доброты, безграничной душевной щедрости. Воспоминания преследовали его. Вот Элизабет учится ходить, а он, двенадцатилетний, смотрит на нее и потешается. Шестилетняя Элизабет падает с пони и плачет, он ее утешает. Тринадцатилетняя Элизабет робко предлагает ему печенье, которое сама испекла. Хейдриан впервые поцеловал Элизабет, когда ей исполнилось восемнадцать.
Слишком поздно он понял, что Элизабет была ему настоящим другом. Замкнутый по природе, он с Элизабет был откровенен. С ней Хейдриану было легко. Он принимал ее отношение к себе как должное, она была самоотверженна, поддерживала его в трудные минуты жизни, и если он не мог ответить ей тем же, находила ему оправдания.
Но теперь ее не вернешь. Хейдриан не представлял себе, как будет жить дальше.
Хейдриан верил в Бога, хотя в церковь ходил не часто, смерть Элизабет казалась ему вопиющей бессмыслицей. Но в жизни много нелепостей. К примеру, жестокость отца к матери, к нему самому. Может быть, Бога нет, нет справедливости и милосердия?
Возможно, он справился бы со своим горем, если бы не чувство вины, которое он испытывал.
Герцог залпом выпил еще стакан виски. Уже несколько дней он не выходил из библиотеки.
Образ Николь по-прежнему преследовал его, а ведь тело Элизабет еще не остыло в могиле. Черт бы ее побрал, эту Николь. А может быть, дело не в ней, а в нем самом?
В последние месяцы герцог совсем не уделял Элизабет внимания. Все его мысли были сосредоточены на Николь Шелтон.
Он, ублюдок, думает только о плотских утехах, он вылитый папаша.
Герцог закрыл глаза, но образ Николь не исчез.
Николь обладала кипучей энергией, экзотической красотой, неукротимой гордостью. Она была полной противоположностью Элизабет.
Он так далеко зашел по этой дороге, что мог остановиться только при помощи шотландского виски; по дороге, ведущей в глубины его самого темного, самого сокровенного внутреннего «я». И он никак не желал делать еще один шаг в этом направлении.
Было у него желание, тайное желание, от которого он не мог избавиться. Он хотел Николь.
Стук в дверь прервал его размышления.
— Войдите!
Появился Вудворд.
— К вам леди Николь Шелтон. Она настояла на том, чтобы я доложил вам о ней, ваша светлость.
Сердце у Хейдриана учащенно забилось. Желание, томительное желание жгло его.
— Гоните ее вон! — рявкнул он.
— Слушаю, ваша светлость, — с невозмутимым видом произнес Вудворд.
— Стойте! — окликнул его Хейдриан, когда дворецкий был уже у двери. — Я передумал. Проводите ее сюда.
Вудворд кивнул и исчез. Хейдриан заходил по комнате; кровь в нем кипела. Зачем она пришла? Неужели нельзя было подождать еще какое-то время приличия ради? Чего она хочет? Как она смеет?
Вудворд провел Николь в библиотеку, и Хейдриан жестом велел ему удалиться. Он впился в нее взглядом.
Перед ним была совсем другая Николь. В ее светлосерых глазах он прочел сочувствие. Или он слишком много выпил и это ему показалось? Перед ним стояла не та дикая ведьма, которую он так хорошо знал, не та женщина, которая призналась, что пытается его соблазнить.
— Хейдриан! Как вы поживаете?
— Прекрасно, — ответил он насмешливым тоном. — В конце концов, смерть чьей-то невесты — дело вполне обычное.
Наступило молчание. На лице Николь отразилось страдание. Герцог понял, что не смог скрыть своего горя, как делал это обычно.
— Мне очень жаль, — воскликнула она, но он прервал ее:
— Мне не следовало бы удивляться вашему визиту, не так ли? Вы всегда презирали условности. И все же я удивлен.
Николь не шелохнулась.
— Я не могла не прийти, — тихо произнесла она. — Хотела поддержать вас в вашем горе.
— Вы беспокоились обо мне? — недоверчиво спросил герцог. Ее полный участия взгляд тронул его.
— Разумеется.
— Могли быть и другие причины, — грубо сказал он. — Но поймите, Николь, между нами все кончено.
— Я понимаю.
— Не понимаете. Иначе не пришли бы.
— Хейдриан, я здесь именно потому, что понимаю, — мягко произнесла она. — Вам не следует быть одному.
— Я хочу быть один!
— Если это так, то почему вы разрешили мне войти?
Герцог пристально смотрел на нее. Он не мог отрицать очевидное. Он не хотел быть один — он хотел быть с ней.