Он рассмеялся. Теперь Хейдриан мог без угрызений совести проклинать Френсиса и, что гораздо важнее, понял, почему тот его презирал. Всю жизнь этот вопрос не давал герцогу покоя, но теперь он раз и навсегда забудет о нем.
Глава 25
На следующий день Хейдриан приехал к невесте. А накануне нанял сыщиков, один из которых уже готов был отправиться в Бостон с письмом.
Между тем приближался день свадьбы. Всю ночь герцог не спал, поглощенный мыслями об отце. Теперь оставалось лишь ждать, чем закончатся поиски. Перед Хейдрианом стояла нелегкая задача — оградить Николь от скандала, который мог разразиться в связи с приближающейся свадьбой. Им необходимо появиться в обществе, и он разыграет роль обезумевшего от любви поклонника. Хейдриан не утратил решимости положить конец злобным сплетням и слухам, которые были чертовски близки к истине, но не терял надежды заставить свет относиться к ней с должным уважением.
Эффектная черная карета Клейборо с тремя львами на дверцах остановилась у особняка Шелтонов на Тэвисток-сквер. Настроение у герцога было приподнятое.
Но пока он ждал Николь в утренней гостиной, оно испортилось. Прошло пятнадцать минут, полчаса, три четверти, однако Николь так и не появилась.
Герцог вышел из гостиной и увидел явно встревоженного Олдрика.
— Ваша светлость! Не прикажете ли подать чаю?
— Где ее комната? — спросил герцог.
Олдрик замер.
— Ваша светлость… ваша светлость…
— Ее комната наверху?
— На втором этаже, — еле слышно произнес дворецкий, округлив глаза.
Герцог ждал.
— Пятая дверь слева, — прошептал Олдрик.
Герцог поднялся, шагая через две ступеньки, дважды постучал в пятую дверь и, не дожидаясь приглашения, вошел.
Николь была в одном корсете и нижней юбке. На кровати лежали горы шелка, шифона, тафты, бархата, тюля, шерсти, кашемира и даже мехов, по комнате были разбросаны перья, ленты, кружева и прочие аксессуары, а также перчатки и шляпные коробки. Пол был завален оберточной бумагой. У дивана высилась груда ридикюлей всех размеров, фасонов и цветов, какие только можно себе представить. Мадам Лавье стояла на коленях, подгибая подол платья из ярко-золотистого шелка. Рядом работали две молодые швеи. При виде герцога все замерли.
Первой пришла в себя Николь. Она прикрыла рукой груди, видневшиеся из отделанного кружевами корсета.
— Уходите!
Хейдриан понял, что она даже не собиралась сойти вниз, чтобы повидаться с ним.
— Выйдите все. Немедленно.
Через секунду в комнате остались только герцог и его невеста.
Николь попятилась, все еще держа на груди скрещенные руки.
— Вам нельзя находиться здесь. Может разыграться скандал.
— Скандал? — насмешливо переспросил он. — Все будут говорить, что это скандальная любовь!
— О! Я забыла о вашей игре.
Хейдриан криво усмехнулся и уставился на ее грудь с темными сосками, стянутую корсетом.
— Сколько бы мне пришлось ждать вас внизу, Николь?
— Вечность!
— Нельзя сказать, что вы благоразумны.
Он снова окинул ее взглядом. При мысли о том, что они одни у нее в спальне, а кровать совсем рядом, его охватило желание.
— Вы должны уйти. Зачем давать пищу для сплетен? — Она говорила едва слышно.
Он шагнул к ней.
— Будут говорить, что из-за любви к вам я забыл о чести.
— Вы сошли с ума!
— А вы, моя дорогая, трусиха.
— Я не трусиха, — процедила она сквозь зубы, схватившись за стойку полога. — Это вы трус. После того как я вам отказала, пошли к отцу просить моей руки.
Он замер. Потом схватил ее за руки и оттащил от стойки. Она закричала. Он встряхнул ее. Груди ее вывалились из корсета, и он не сводил с них глаз.
— Напротив, — шепнул он ей на ухо, — тот, у кого хватает глупости жениться на вас, самый храбрый.
— Вы можете пойти на попятную! — крикнула Николь. — Я не обижусь.
— Значит, вы не так чувствительны, как я. Я бы непременно обиделся.
И он прильнул губами к ее губам.
Она бешено сопротивлялась, пытаясь ударить его, и ей это почти удалось. Он схватил ее за запястья и швырнул на груду тканей, лежавших на кровати.
— Я вижу в ваших глазах страдание! Почему бы вам не признаться в своей ранимости? Почему вы отталкиваете меня? Заставляете терять контроль над собой?
— Конечно, это моя вина! — воскликнула она. Герцог всей своей тяжестью пригвоздил ее к кровати.