Он не ответил и неторопливо потянул красный шифон, который лежал между ними. Николь широко раскрыла глаза и дернулась, но он крепко держал ее.
Некоторое время она не двигалась, если не считать ее обнаженных грудей, которые вздымались, упираясь в его накрахмаленную рубашку.
— Нельзя ли прекратить всю эту ерунду? — спросил он.
— На кон поставлено мое будущее. Не думаю, что это ерунда!
— На кон поставлено наше будущее, — парировал он.
Она снова дернулась.
— Как вы смеете так поступать со мной, — прошептала Николь.
Его взгляд метнулся к ее обнаженным грудям.
— Сдавайтесь, Николь. Вы проиграли. Примите неизбежное. Через несколько дней вы станете моей женой.
— Я никогда этого не приму, — сказала она, задыхаясь.
— Вы не способны ничему научиться, — сказал он. На лбу его выступили бисеринки пота — он пытался справиться с собой, но не мог.
Их глаза не отрывались друг от друга. Он понял, что должен покориться страсти, бушующей в нем, и в этот момент она перестала сопротивляться. Вскрикнув, Николь закрыла глаза и выгнулась под ним.
Но ему не нужно было поощрений. Он раздвинул ей ноги и впился губами в ее губы. Его поцелуи были яростны. Она пылко отвечала на них.
В дверь постучали.
Хейдриан вскочил с кровати и подтянул наверх корсет Николь.
— Кто-то пришел, — торопливо прошептал он, подняв ее на ноги. Поправил рубашку и галстук и пошел к двери.
Пришла графиня. Хейдриан ничуть не сомневался, что она все поняла, хотя мило улыбалась.
— Добрый день, ваша светлость. Я подумала, не принести ли вам чаю, пока вы беседуете с моей дочерью.
— Вы очень любезны, — пробормотал он, бросив взгляд на Николь.
Та стояла к ним спиной, глядя в окно. На ней уже был халат из зеленого набивного шелка. Хейдриан не предполагал, что ситуация выйдет из-под контроля.
Джейн поставила поднос на стеклянный столик. Некоторое время они обменивались любезностями. Выходя, она оставила дверь открытой. Хейдриан повернулся к невесте. Она по-прежнему хмуро смотрела на него.
— Надеюсь, вы удовлетворены, — небрежно бросила она.
— Разумеется, нет.
Она покраснела.
— Зачем вы пришли? Посыпать мне соль на раны?
— Какие раны? — сухо осведомился он.
Теперь, когда они снова остались одни, его снова охватило желание. Он разлил чай по чашкам, надеясь вернуть себе самообладание.
— Вы знаете, что ранит, — выпалила она. — Зачем вы настаиваете на этом смехотворном браке? Вы сами сказали, что совершаете глупость.
— Я этого не говорил.
— Я не гожусь на роль герцогини, и вы это хорошо знаете, — сказала она.
— Вы себя просто недооцениваете.
Он пил чай, не сводя с нее глаз.
— Хейдриан, если то, что произошло между нами, не имеет значения для меня, почему это так важно для вас, черт побери?
Неужели она говорит правду?
— Вы знаете почему. Вы могли зачать.
— Я могу родить и не вступая с вами в брак. Я привыкла к скандалам.
Хейдриан помрачнел.
— Вы не заставите меня передумать. Я непоколебим.
— В таком случае вы получите герцогиню, которая вышла за вас против собственной воли, — холодно сказала она.
— Вы смеете мне угрожать?
— Я не угрожаю. Я хочу, чтобы вы это поняли.
— Вы лжете. — Он поставил чашку на стол. — Пяти минут не прошло с тех пор, как вы доказали, что ничего не имеете против нашего брака.
Она вспыхнула.
— Одно дело — страсть, другое — брак. Выходить за вас замуж я не хочу!
Ее слова ранили герцога. Она не знала, что Френсис не отец ему, если ее действительно беспокоила эта сторона дела, но он был слишком горд, чтобы рассказать ей, и, что важнее, не мог доверить ей такую тайну. Пока не мог. Не хотел рисковать репутацией матери.
— Неужели я вам противен?
— Противен или нет, к делу не относится.
— И все-таки ответьте мне.
— Нет.
— Значит, я не чудовище.
Он заглянул ей в глаза.
— Не принуждайте меня делать то, чего я не хочу!
— Николь, слишком поздно.
— Вовсе нет. Все скажут, что вы обрели способность мыслить здраво!
Он не мог не заметить ее отчаяния и терялся в догадках. Почему она так противится этому браку?
— Попробуйте захотеть, — холодно сказал он.
— Я не желаю стать жертвой ваших благородных представлений о долге.
— Вы уже не раз говорили об этом, и мне надоело. Дело в том, что меня не волнует, чего вы хотите.
— Черт бы вас побрал, — прошипела она. — Вы думаете только о себе. Вы холодный и бессердечный.