Хейдриан встретил ее в домашней куртке и таких же туфлях. Николь была потрясена.
— Судя по всему, мадам, мы с вами движемся в противоположных направлениях, — сухо заметил он, но глаза его блестели от восхищения.
— Вчера вечером вы были одеты как полагается, — тихо сказала Николь.
— Мадам, вчера вечером вы не были одеты, как полагается.
Она заморгала. И тут оба улыбнулись. Даже в домашней куртке с шотландским узором герцог был воплощением мужественности. Подойдя к ней пружинистой походкой, Хейдриан подал ей херес.
— Вероятно, нам следует это обсудить, — многозначительно произнес он.
— Что я должна сделать?
— Неужели вы сами не понимаете?
Она вспыхнула, вспомнив, чему он научил ее прошлой ночью. Ни одна порядочная женщина понятия об этом не имеет.
— Хотите, я поднимусь наверх и надену что-нибудь более официальное? — спросил он, на этот раз вполне серьезно.
Она покачала головой.
— Я предпочитаю видеть вас таким.
Оба улыбнулись.
Каждый вечер они обедали в столовой. За обедом не разговаривали. Стол был рассчитан на восемьдесят персон. Николь пересчитала стулья в первый же раз, когда обедала здесь. Сидя на таком огромном расстоянии друг от друга, невозможно поддерживать беседу — разве что обмениваться взглядами, которые становились все более пылкими. К концу недели Николь попросила Хейдриана перенести ужины в комнату поменьше. Эта просьба его удивила, но ей показалось, что он охотно согласился. Теперь они обедали в одном из салонов на первом этаже, но все равно почти не разговаривали, охваченные желанием, с нетерпением ожидая наступления ночи.
К концу первой недели Николь с восторгом встретила мать, Регину и Марту. Вудворд проводил дам в просторную музыкальную комнату.
На Николь были золотистое платье из очень дорогого муара, сшитое по последней моде, великолепный комплект из топазов с бриллиантами, волосы зачесаны вверх. Гостьи при виде ее потеряли дар речи.
— Мама! Регина! Марта! Как я рада вас видеть!
Все обнялись. Марта окинула взглядом Николь, затем осмотрела комнату.
— Ну-ну, — сказала она улыбаясь. — Тебе идет быть герцогиней.
Николь вспыхнула от удовольствия.
— Я должна соблюдать приличия. — Она указала на свое платье. — Пока что никто не видел моих усилий, кроме прислуги.
— И твоего мужа, — добавила Марта.
— Он встает с восходом солнца и сразу уходит. Возвращается во второй половине дня и запирается в кабинете, где работает до обеда.
Джейн улыбнулась:
— Ты передумала, Николь?
— Какой же я была дурой! — пылко воскликнула молодая женщина.
— Значит, ты счастлива?
Николь закусила губу.
— Очень счастлива. Хоть и пришлось поступиться своей гордостью.
— Ты его любишь? — прошептала Регина.
— Да, — тоже шепотом ответила Николь. — Люблю!
Улыбка расцвела на лице сестры. Когда эмоции улеглись и все наконец уселись, Николь повернулась к матери:
— Мама, как отец?
— Прекрасно. Я ему все расскажу, пусть порадуется.
— Он правильно сделал, что заставил меня выйти за Хейдриана. Родители всегда желают детям только добра.
— Почему бы тебе самой не сказать ему об этом? — спросила Джейн. — Он по тебе скучает, дитя мое. Тревожится, что поступил неправильно.
— Я передам ему с вами письмо, — сказала Николь. — Пусть приедет меня навестить.
Леди заговорили о замужестве Николь и об обязанностях герцогини.
— Я думаю, — сказала Николь, — что со временем он полюбит меня. Но если даже этого не произойдет, мы по крайней мере станем друзьями. Он добр и почтителен. Старается мне угодить.
— Так же как ты стараешься угодить ему, — заметила Марта.
— Да, стараюсь, — согласилась Николь, вспомнив, как старалась угодить ему в постели, выполняя все то, чему он ее научил.
— Я жду не дождусь, когда вы начнете выезжать в свет, — очень довольная, сказала Регина. — Когда общество увидит тебя сейчас! На твоем месте я бы задала жару каждому, кто когда-то тебя обижал!
— Не так, как на свадьбе? — спросила Николь.
Она с отвращением вспоминала о том, как вела себя на торжестве, как третировала Хейдриана на глазах у собравшихся.
— Надеюсь, что нет! — воскликнула Марта. — Бедный герцог стал тогда мишенью для насмешек.
Марта заморгала и глянула на Джейн, любопытствующий взгляд которой явно свидетельствовал о ее неосведомленности, и на Регину, которая явно все знала.