— Какая красивая получилась у тебя шляпка, — говорю я, когда она перекусывает нитку.
— О, а вы разве ее не видели раньше?
Я качаю головой. Она трудилась над ней всю последнюю неделю. Обдумывала ли она тогда побег в Лондон?
— Миссис Хенни она тоже понравилась. Я у нее покупала ленты.
— А когда миссис Хенни ее видела? — Гарри резко выпрямляется в кресле.
— Незадолго до того, как я села в дилижанс до Лондона.
— Что?!
— Мистер Бишоп, а почему вы на меня так смотрите? — Она переводит взгляд на меня в поисках поддержки. — Миссис Марсден, я встретила ее, когда ждала дилижанс. Она ехала на своей повозке, запряженной осликом, и предложила меня подвезти, но я отказалась.
— Значит, она знает, что ты поехала в Лондон? Одна? — спрашиваю я.
— Да.
— А о чем вы говорили? — спрашивает Гарри.
— Ой, да мы почти и не разговаривали. Она стала меня дразнить любовником, который якобы у меня есть в Лондоне, а я ей сказала, что она заблуждается. Она любезно предложила подождать вместе со мной прибытия дилижанса. — Амелия смотрит на нас обоих. — Я что-то сделала не так?
— Амелия, дорогая моя, миссис Хенни — самая большая сплетница во всем Норфолке. — Я пытаюсь открыть ей правду самым деликатным образом. — Единственная надежда сохранить твою репутацию была на то, что никто, кроме нас, не узнает о твоей эскападе. А теперь все в деревне, все соседи, которым лорд Шад хотел представить тебя как равную, — все-все знают, что ты покрыла себя позором.
— Позором? — Она в ужасе смотрит на меня. — Что же мне делать?
Гарри ставит чашку на стол и встает.
— Мы должны отвезти тебя в Брайтон как можно скорее. Там вы броситесь в ноги лорду Шаду и попросите его о снисхождении. Думаю, что ему уже стало известно о последних событиях, и лучше всего будет, если он услышит эту историю от вас самой. Завтра мы хороним моего отца. — Он говорит это ровным, лишенным эмоций голосом, но руки его плотно сжаты в кулаки. — А пока нам с вами, мисс Амелия, нужно поговорить. Я провожу вас до дома, где вы расположились. Миссис Марсден, я буду вам очень признателен, если вы до моего возвращения побудете здесь на случай, если моей матери потребуется ваша помощь.
— А миссис Марсден не может пойти с нами?
— Нет, мисс Амелия, не может.
Он кланяется, и мне остается только восхищаться красноречием его поклонов, потому что от надменной официальности вот этого у меня сводит зубы.
Амелия, выходя с ним из гостиной, бросает на меня лихорадочный, полный слез взгляд.
День клонится к вечеру. Я сижу в гостиной и размышляю о том, стоит ли мне съехать на квартиру к отцу и Амелии, потому что близость Гарри причиняет мне боль. Однако покидать миссис Бишоп мне совсем не хочется. Я наклоняюсь к камину, чтобы зажечь свечу, и в этот момент в комнату входит миссис Шиллинг.
— А где Гарри?
— Он пошел проводить Амелию до дома.
— А, понятно. Миссис Марсден, могу ли я просить вас остаться завтра с нами? Состоятся похороны отца, а мы, женщины, будем тут. Нам так приятно ваше общество, вы для нас большое утешение, а Гарри в вас… впрочем, мне нет нужды говорить вам о том, что чувствует Гарри.
Странно, но, по-видимому, ей тоже кажется, что Гарри высоко меня ценит. Несомненно, они с матерью планируют сделать меня следующей хозяйкой «Бишопс-отеля».
Вернувшись, Гарри выглядит еще более напряженным и обеспокоенным, чем прежде. Он надевает фартук, расправляет плечи и изображает приветливую улыбку для следующей группы путешественников. Мне так хочется облегчить его бремя, но я не в силах. Я помогаю его семье, потому что эти люди мне глубоко симпатичны и я сочувствую их горю. Особенно я сблизилась с его матерью, хоть она и считает, что я должна выйти за ее сына. И если эта вера станет для нее утешением, то пусть верит сколько угодно. Впрочем, я понимаю, как огорчит ее мой отказ (а точнее, нежелание Гарри делать мне повторное предложение). Но скоро мне предстоит покинуть «Бишопс-отель» и вернуться в труппу отца — если я сумею сделать это в обход Словена, а если не сумею, то отправлюсь куда-нибудь еще.
Следующий день — это день похорон, и впервые за всю историю своего существования «Бишопс-отель» закрыт с самого утра. В гостиной миссис Бишоп, Мэри Бишоп, их подруги и родственницы прислушиваются к мерной поступи мужчин, несущих гроб вниз по лестнице. Гарри и Томас Шиллинг, а заодно с ними и мой отец, идут за гробом и несут покров. Папа мой рыдает в уже другой платок размером со скатерть. Конюший двор пуст, за исключением кареты, запряженной двумя вороными лошадьми с плюмажами.
Миссис Бишоп всхлипывает и прижимает ладонь к окну, как будто пытается в последний раз коснуться мужа.
Гроб погружают в катафалк, и во двор высыпают слуги-мужчины, торжественные и мрачные, некоторые из них плачут, и у всех на рукавах траурные повязки. Они выстраиваются за Гарри, и процессия отправляется на кладбище. Миссис Бишоп, прижавшись лбом к стеклу, смотрит в окно на пустеющий двор. Никто не осмеливается ее побеспокоить.
— Что нам делать? — шепотом спрашивает у меня Амелия, они с Сильвией пополнили ряды скорбящих женщин.
— Ничего, — также шепотом отвечаю я. — Она даст нам знать, когда будет готова.
В конце концов она шевелится.
— Принесите красного вина, — велит она, и одна из служанок спешит исполнить поручение.
— Но, кузина, — возражает какая-то родственница, — так нельзя, это неприлично.
— Мой Питер, упокой Господь его душу, любил пропустить стаканчик винца, и если тебе что-то не нравится, кузина Летиция, тебя никто здесь не держит.
— Ну хорошо! — Кузина Летиция и бледная тощая девочка, я так и не поняла, служанка ее или дочка, уходят, высоко задрав нос.
Как ни прискорбно об этом говорить, но мы все напиваемся: из погреба приносят не одну, а много бутылок красного вина, и атмосфера улучшается на глазах. В гостиной царит лихорадочное веселье, звучат истории о родах, чудачествах мужей в спальне, и не только, и о других женских делах, и миссис Бишоп все еще роняет слезы, но время от времени даже она смеется. Амелия густо краснеет, но явно мотает на ус услышанное.
От дверей слышится покашливание. Сильвия, которая только что жонглировала пустыми бутылками, сгребает их в охапку, и те из женщин, кто поднял юбки, чтобы в полной мере насладиться прелестью посиделок у камина в такой промозглый, дождливый день, поспешно приводят себя в порядок.
Там стоит Гарри с полупустым стаканом вина в руке и нюхает его.
— Богом клянусь, мам, это превосходное красное.
— Ну конечно. Твой папа хотел бы, чтобы так и было.
— Разумеется, хотел бы. А дамы останутся на ужин?
Дамы всячески показывают, что останутся с удовольствием, и убеждают Гарри, что даже те две женщины, которые заснули, тоже желают отужинать.
Гарри улыбается и чихает.
— Миссис Марсден, пожалуйста, можно вас на пару слов?
— А то! — отвечаю я смело.
Моя бравада отчасти вдохновлена обильными возлияниями. Он же не думает сделать мне предложение прямо сейчас?
Он предлагает мне руку и отводит в небольшой кабинет напротив кухни. Там он вешает шляпу на колышек в двери.
— Миссис Марсден, — говорит он самым официальным тоном, и я жду, что он грянется на одно колено.
Вместо этого он снова чихает.
— Ох, Гарри, простите. Вы от меня заразились?
— Боюсь, что да, но это пустяки.
— Надеюсь, вы в порядке. Я вот уже почти поправилась.
— Рад слышать.
Но выглядит он скверно, усталый и напряженный, и очень бледный — за исключением красноты вокруг глаз. Голос у него хрипит.
— Как вы уже поняли, теперь мне придется взять управление «Бишопс-отелем» на себя. Мои родители уготовили мне это дело, и хотя я не собирался брать на себя такую ответственность в ближайшие несколько лет, обстоятельства… — Он умолкает и трогает трубку, лежащую на столе. Это трубка его отца — красивая, выточенная из дерева и слоновой кости вещь. Гарри стоит недвижимо.
Я кладу руку на его плечо.
— Итак, — он стряхивает мою руку, но не сердито, а рассеянно, как будто это муха, присевшая на рукав, — я осознаю свой долг. Вы, возможно, заметили уже, что моя мать жаждет, чтобы я женился, потому что заведениями подобного рода традиционно управляют муж и жена…