— По уши? — переспрашивает Гарри.
— Так очевидно? — не верю я.
— Да, именно так. — Леди Шад поворачивается к мужу: — Дорогой, ты и впрямь не знал, кто такая Софи на самом деле?
— Нет, мэм, а если бы знал, то ни за что бы не дал никому из членов семьи подпасть под ее влияние, включая и тебя, Шарлотта.
Вид у лорда Шада такой, словно он сейчас убьет кого-нибудь, вот только не знаю, кого из нас он выберет.
Наша беседа в дальнем углу гостиной, хоть мы и говорим шепотом и всячески стараемся избежать чужих глаз, все же привлекает некоторое внимание. Чарли шныряет вокруг, пожирая меня глазами. Это выражение лица мне хорошо знакомо: не сомневаюсь, его больше всего сейчас волнует, где ближайшая спальня и как скоро ему удастся меня туда затащить.
— Чарли, дорогой мой, — говорит леди Шад, прошу вас, присоединяйтесь к остальным. Итак, дорогая Софи, я догадалась, кто вы на самом деле, некоторое время назад — знаете ли, я имею определенное пристрастие к «желтой прессе». И я принимаю как великолепный комплимент, Шад, то, что ты, будучи в Лондоне, никогда не засматривался на других женщин и потому не узнал ее. Гарри, мне кажется, что ваше предложение восстановить репутацию Амелии за счет брака — это верх галантности.
— Галантности?! — эхом повторяет лорд Шад. — Ну, может, кто-то и назовет это так, а другие скажут, что это идиотизм — обручиться с двумя женщинами одновременно.
— Мы с ним не обручены. — Амелия сморкается. — Кажется, я простудилась. Софи, простите меня. Мне надо было сразу отказать Гарри. Но я же спрашивала у вас, и вы сказали, что не против, чтобы я стада его женой.
Я смутно припоминаю тот происходивший в пьяном угаре короткий разговор, когда она спросила, как по-моему, согласится ли лорд Шад на… на что-то там. У меня и в мыслях не было, что речь идет о свадьбе.
— Я думала, ты хотела получить от лорда Шада разрешение остаться в Лондоне и выступать на сцене.
— Вот уж чего-чего, а этого ты не получишь! — ярится лорд Шад. — В ближайшие десять лет вам, мисс, светит только птичник, и единственное место, куда вы станете ходить за пределами дома, — это церковь. — Он смотрит на нее чуть добрее. — Мы победим этот скандал, дорогая моя. Злопыхатели устанут чесать языками, и все постепенно забудется. — Он обращается ко мне. Так или иначе, миссис Уоллес, вас я простить не в состоянии. Вы сбили это дитя с пути истинного, вы явились в мой дом под чужим именем и при пособничестве моего управляющего…
— Я его шантажировала.
— Ой, чушь какая, — замечает леди Шад. — Гарри никому не позволил бы себя шантажировать. А тебе, Шад, я вот что скажу: ты и твои родственники как лошадь с шорами, на глазах, и Амелия того же поля ягода. Она умирает от желаний играть на сцене и превратит нашу жизнь в ад, если ты ей это запретишь.
— Мэм, я ни в коем случае не намерен отправлять сестру…
Но леди Шад не дает ему договорить:
— А это, Шад, не кто-нибудь, это Софи. Софи, которая так чудесно поет, Софи, которая играла с нашими детьми, образчик великолепнейших манер и достойного поведения. Она приехала с рекомендациями графини Дэхолт, бесконечно уважаемой леди, которая наверняка знала о ее прошлом. Я предлагаю вам, сэр, проявить немного христианского милосердия и простить ее. Кроме того, — голос ее становится шелковисто-сладким, — я думаю, в свое время ты достаточно поволочился за актрисами. Пусть тот, кто без греха…
— Мэм, вы забыли свое место, — одергивает ее лорд Шад.
— Напротив, я его прекрасно помню. Софи, вам с Гарри имеет смысл пройтись, чтобы разрешить это недоразумение. Гарри, после этого вы поедете в наш дом и соберете вещи, а лорд Шад сделает вам очень щедрый свадебный подарок.
Его сиятельство рычит сквозь зубы.
Гарри предлагает мне руку, мы откланиваемся и покидаем дом Бирсфордов.
Каким же я был идиотом! Увидев потрясенное лицо Софи, я осознал, что натворил, и понял, что мне жизненно необходимо убедить, ее, что я поступил как дурак и трус, но в будущем это не повторится.
Мы возвращаемся тем же путем, каким шли к Бирсфордам, на пляж, где слышится только плеск волн да хруст гальки под ногами.
Она отворачивается, ее лицо скрыто от меня полями шляпки.
— Вы просили Амелию стать вашей женой. Когда?
— Когда провожал ее домой. Тогда мне казалось, что я поступаю правильно.
— Значит, вы обратились к той женщине, что оказалась ближе всего. Полагаю, вам было не важно даже, кто это. Жаль только, что Амелию не впечатлила перспектива стать хозяйкой «Бишопс-отеля».
Как бы я хотел увидеть ее лицо, которое теперь закрывает выбившийся из-под шляпки темный локон. Мы на пляже одни — рыбаки уже ушли, вытянув лодки на гальку подальше от кромки воды.
— Я люблю вас, Софи. Скажите, что я вам небезразличен.
Она пожимает плечами и наклоняется, чтобы поднять что-то с земли. Это оказывается кусок бутылочного стекла, удары волн и трение о камни сделали его округлым и матовым.
— Возможно, уже слишком поздно, Гарри. Но зачем? Зачем вы сделали Амелии предложение?
Голос ее дрожит, и я понимаю, как глубоко ее ранил.
Я снимаю очки, забрызганные морской пеной, и протираю их обшлагом рукава.
— Простите меня, Софи. Я чувствовал, что сам во всем виноват. Если бы я не позволил вам остаться в доме, она бы никогда не решилась убежать в Лондон.
— Чепуха. — Она поворачивается ко мне. Глаза ее влажны, может быть, от того, что ветер так пронзителен. — Вы же слышали, что говорила леди Шад, все они очень упрямы и делают что хотят, не думая о последствиях. Амелия мечтала о сцене задолго до того, как познакомилась со мной. Вы читали ту страницу в ее дневнике. Ваше желание все исправить достойно восхищения, но это была не ваша вина. Гарри, вы только что пережили тяжелую утрату, неужели вы не подумали, что ваше суждение может оказаться слишком поспешным? Вы и впрямь считаете, что в таких обстоятельствах мудро предлагать даме руку и сердце? Кем бы она ни была?
— Мои суждения стали поспешными с тех пор, как я вас встретил.
— Это комплимент? — Она слабо улыбается.
Я глубоко вздыхаю:
— Может быть, вы и правы. Но гостиница…
— Вы справитесь. Ваша матушка переживет свое горе и поможет вам. Нет нужды бросаться в какие-то сомнительные авантюры, особенно это касается брака.
Она права. Мы идем вдоль моря, она берет меня под руку так, как будто это самая естественная на свете вещь. Странно, что мы пришли к такому взаимопониманию, такому миру в отношениях именно сейчас, когда оба знаем, что вопрос о браке не стоит. Или?..
— Софи, когда я сделал вам предложение — или вы думали, что сделал, простите, пожалуйста, что я не поговорил с вами напрямую, — вы и на самом деле хотели выйти за меня?
— Не знаю. Вы были очень холодны, но при сложившихся обстоятельствах оно и понятно. — Она вздыхает. — Жаль в этом признаваться, но я согласилась — или думала, что согласилась, — из жалости к вам, а еще потому, что мне очень симпатична ваша семья. Но вы, справедливости ради надо сказать, в первый раз сделали мне предложение потому, что вам велел лорд Шад, а эта причина для разговора о свадьбе ничуть не лучше. — Она смеется. — Ну и конечно, я очень удивилась, когда вы пригласили меня в постель.
— Что? — Этого я совсем не помню, и, стыдно признаться, первая реакция моя — это острое разочарование, что упустил такую возможность.
— Ну, — она со смехом сжимает мою руку, — вы заговорили про свадьбу, а потом выразили намерение отправиться в постель. Естественно, я решила, что речь идет о нас двоих, но как оказалось, вам просто нездоровилось. Удивительно, что я не выставила себя полной дурой.
— Дураком был я.
Ее ладонь соскальзывает по моему предплечью. Мы стоим, взявшись за руки.
— Нет, Гарри, вы никогда не были дураком.
— Что нам делать, Софи?
— Ну, я собираюсь вернуться в Лондон, в труппу отца. Буду штопать ему чулки, раз уж Амелии удалось ускользнуть. — Она улыбается. — Я буду частенько бывать рядом с «Бишопс-отелем», Гарри.