– Оставь ее, Трент. Найди хорошую женщину, которая сможет позаботиться о твоем ребенке. Буквально любая свободная женщина, у которой есть пара глаз и яичников, охотно станет кандидаткой на эту роль. В тебе есть все, что нужно, – сказала она.
Я зажал сигарету зубами, стянул с ее бедер белые стринги в цвет лифчика и, засунув в нее сразу три пальца, продвинулся к точке G, медленно ее потирая. Она не успела даже опустить задницу обратно на простыни. В тишине комнаты раздался ее стон, когда я прижал большой палец к клитору и, массируя его, начал ее заводить.
– Сегодня будет больно, – предупредил я.
– Почему? – промурлыкала она, тотчас возбуждаясь от этой мысли. – Кто вывел тебя из себя на этот раз?
Имя вертелось на кончике языка, но, озвучив его, я бы признал, что Эди засела в моих мыслях. Она была юна. Чертовски юна. Но даже если бы меня не беспокоил ее возраст, а он меня беспокоил, ее тело балансировало на грани между зрелостью и юностью. Оно еще не реализовало весь свой потенциал, не обрело все выраженные изгибы. Я всерьез относился к «Чемпионс Бизнес Холдингс» и строил планы для этой компании. И в эти планы не входила ни Эди, ни ее мстительный папаша. А потому она была для меня опасностью, погибелью и чертовски отвлекала.
– Никто, – я провел языком вдоль горла Аманды и посмотрел на нее. Она не ждала моего поцелуя. Никто не ждал. – Неважно. – Я озвучил ложь, в которую сам хотел верить. Ложь, которую взращивал своим разумом, телом и всем, что осталось от моей души.
Ложь, которая станет правдой. Должна стать.
Будильник на телефоне прозвенел с таким энтузиазмом, какой я в четыре утра разделить не могла. Подъем среди ночи не отвечал моим представлениям о веселье, зато им отвечал серфинг. Так что я стиснула зубы и стала убеждать себя: все это временно, хотя у меня даже не было повода так думать.
Зевая, я потянулась на кровати, глаза неспешно начинали фокусироваться на обстановке. Розовые стены. Две люстры. Белая отреставрированная антикварная мебель, доставленная из Италии. Все в моей комнате внушало, будто я счастливая девчонка-подросток из группы поддержки. Никто не смог бы даже заподозрить, что эта комната воплощала клетку и образ, который я должна была представлять. Никто не знал, что мне приходилось прятать свою доску, которой я пользовалась каждый день, воск и прочее снаряжение для серфинга в шкаф, дабы кто-нибудь вдруг не узнал, что я не ледяная принцесса.
Серфинг не считался достаточно престижным занятием, чтобы быть одобренным для Ван Дер Зи.
Мои доски для серфинга были спрятаны в одном из гаражей под плотной коричневой тканью, где гости даже случайно не могли их увидеть. Все семейные фотографии, которые я повесила на коралловые стены, были в тот же день сняты, и только торчащие из стен гвозди служили доказательством тому, что когда-то эта комната была моей и даже уютной.
Никто ничего не знал обо мне настоящей, потому что я была неидеальна. А Ван Дер Зи были идеальны.
По крайней мере, снаружи.
Мы были как «Семейка Брэди»[15], только без уймы детей. Все светловолосые, красивые и с широкими белоснежными улыбками.
Я надела оранжевое бикини, такого же цвета гидрокостюм, черную толстовку с капюшоном и отправила сообщение Бэйну. С тех пор, как у меня появилась эта тупиковая работа, нам не удавалось кататься вместе, но я все равно предлагала ему присоединиться. Кататься в полной темноте было отстойно, и к тому же гораздо более опасно. Но у меня не было особого выбора. В семь утра начинался мой рабочий день, и освобождалась я только в семь вечера. А закончив с работой, должна была проведать маму, приготовить ей поесть и убедиться, что у нее все хорошо. В конце концов, кто-то должен был это делать, и безусловно, это был не Джордан.
Я зашла на кухню за банкой кокосовой воды и батончиком мюсли. В каждом углу поблескивали гранитные столешницы кроваво-красного цвета и стальные кухонные принадлежности. Кухня была моим любимым местом в особняке, потому что отец редко сюда забредал. Когда он бывал дома, одна из домработниц приносила еду прямо ему в комнату. А если он все же спускался, то только чтобы приготовить маме чай, кроме которого, казалось, ничто было не способно успокоить ее тревожный разум.