Волнуется, бедняжка.
Раньше всегда вела себя со мной как с недостойным должником, теперь приходится просить.
Утолив первый аппетит, откладываю приборы и спрашиваю:
— Ты действительно выписала ему гендоверенность с правом отчуждения акций?
Прежде, чем ответить, Марьяна кривится и вздыхает. То же откладывает вилку с ножом и даже немного отодвигает тарелку. Кажется, я испортил ей аппетит.
Прости, крошка.
— Ты, конечно же, невысокого мнения обо мне, Вадим, но я не так тупа, как ты себе придумал.
— Не могу сказать, что сильно много думал о тебе в принципе. Только о том, как можно так зае... далбывать.
— Это называется целеустремленность.
Марьяна снова блестит глазами, я усмехаюсь. Не представляю, как мы сработаемся.
Действуем друг на друга как вспышка и порох.
— Так вот, возвращаясь к твоему вопросу... Нет. Я не подписывала на имя Кирилла гендоверенность с правом отчуждения всех акци. Когда от должности гендиректора отказался папина правая рука, я решила подарить ему незначительную часть привилегированных акций. Просто чтобы человек всегда получал дивиденды от дела, в создании которого играл одну из решающих ролей.
Для этого была выписана доверенность на имя Кирилла. Он всем занимался. Но я не подписывала ее, не прочитав. Там было указано количество акций и человек, которому я готова была их подарить.
Я слушаю Марьяну и киваю. Сейчас ее слова и не пахнут наивностью или глупостью. Над ней не хочется глумиться. Это пройдет, я понимаю. Но и записывать её в абсолютные идиотки с моей стороны было бы чистым невежеством.
Она слишком доверчива — да. Она совершила ошибку. Но она, как минимум, нашла в себе силы бороться за свои права и справедливость, а не легла, подняв бессильно лапки.
За это её уже можно уважать.
— То есть скорее всего мы имеем дело либо с фальсификацией документа, либо со сделкой, удостоверенной купленным нотариусом.
Я предполагаю, кивает уже Марьяна.
— Мне сказали, что у Кирилла всё схвачено и связываться с ним опасно. Я думаю... Думаю у него есть и свой нотариус, и суды тоже, если нужно.
ЕЁ голос звучит сдавлено. На меня поднять глаза она не рискует — смотрит на стол. А мне впервые хочется ее пожалеть. И зачем-то пообещать, что всё будет хорошо, хотя на самом деле... А хуй его знает. Одно из правил честной адвокатуры
— не гарантировать.
— Насчет суда узнаем очень быстро. Если после подачи нами иска его юристы попытаются сменить юрисдикцию — ты права.
— Прости, я не очень сильна в этом... — Марьяна признается, хмурясь.
Я же мысленно отмахиваюсь. Вообще без разницы, главное, что я силен.
ЕСИ возьмусь, конечно. Потому что пока не решил. Ещё думаю.
— Ты рассматриваешь для себя мировую? Если сойдемся где-то посерединке, к примеру.
Не обсудить этот вариант нельзя. Но по реакции Марьяны я считываю ответ раньше, чем она его произносит Меня практически сносит её возмущением.
— Нег Нет нет. Никогда не.т Я вышвырну этого поганца из компании отца! Ни о каких договоренностях речи быть не может. Я уверена в своей правоте.
— К сожалению, уверенности в правоте мало, Марьяна.
Она ненадолго замолкает, но на своем настаивает:
— Нет. Я буду судиться с ним годами, десятилетиями. Буду искать любые возможности, но дело моего отца в свои руки он не приберет!
Звучит очень пафосно. Как бессмысленный лозунг который скорее всего разобьется о реальность. Но пока сама Марьяна это осознать не способна.
И как ни странно, я ее понимаю.
— Ты хочешь ему отомстить за измену или вернуть дело отца в семью?
Этот мой вопрос еще более неудобный, болезненный даже.
Марьяна держит паузу, тянется за бокалом и делает несколько глотков.
— Почему это важно? — видно, что отвечать ей не хочется. Но для успеха дела с адвокатом приходится быть честнее, чем со священником на исповеди.
— Потому что для мести выбери что-то попроще и побыстрей, в этом деле твои позиции слишком слабы.
— Это значит, что ты за него не берешься? — Во взгляде Марьяны читается предложение засунуть свои неюридические советы куда поглубже. Но она умница, учится сдерживаться.
Я же медлю.
Откидываюсь на спинку стула, поправляю и без того безупречно расположенную запонку.
— Ты в безысходной ситуации и спасти тебя могу только я. Как интересно жизнь повернулась, скажи?
— Почти слышу, как в женской голове мольбы помочь чередуются с посылами нахер.
— Не ёрничай. Ты поможешь мне или нет? — Но побеждает в Марьяне рациональность.