Лавируя между ящиками в кабинете, она подбежала к столу.
– Простите, Кик, – сказал Джо.
Кик села, отупев от охватившего ее страха.
– Вы извиняетесь, – пролепетала она.
– Мне в самом деле понравился материал. В самом деле, – повторил он.
– Ну ла-адно, – протянула она, стараясь сохранить остатки самообладания.
Значит, Джо зарезал ее материал. Не в первый раз издатели отвергают ее работу. В газете время от времени это случается, сколько раз это бывало в „Четверти часа". И не стоит осуждать Джо, ему ведь невдомек, что он порвал ее билет в настоящий мир.
Она молча слушала его слова о том, что материал отличный, просто потрясающий, что она „чертовски хороший литератор" и что совсем не он принял решение завернуть его.
– Вы можете сказать мне, кто его зарезал?
– Это неэтично. Кик промолчала.
– Кик? Где вы? – спросил он.
– Вишу на волоске, – вздохнула она.
– Если бы это попытался сделать кто-то другой, я мог бы остановить его.
– О чем вы говорите, Джо?
– Это был издатель, – мрачно признался Джо.
– Таннер Дайсон? А я-то думала, что именно он хотел первым делом увидеть мою статью.
– Так и было. Но теперь он решил включить большой материал о своей жене.
– Как трогательно, – саркастически заметила она.
– Больше чем трогательно. Это чистое хамство, готов поспорить...
– Что же такое она сделала? Рассказала, как сама украсила свою яхту парусами из пестрого ситца? – с горечью спросила Кик.
– Ну, ну, – откликнулся Джо.
– Простите, Джо. Я так разочарована... и так устала от всего этого. А нельзя ли поставить материал в другой номер?
– Хм... сомнительно. Общество журналистов планирует выпустить мемориальный номер именно в следующем месяце. Мы собираем все, что должно быть сказано в день, посвященный Лолли. Жизнь продолжается, Кик. Что еще я могу вам сказать?
Кик глубоко вздохнула. Ей не хотелось спорить с Джо. Он делает свое дело.
– Мне просто интересно, Джо. Что же такое сотворила обаятельная и талантливая миссис Дайсон, чтобы пробиться в номер?
– Она работала в журнале „Восхитительная пища". А Таннер тесно связан с одним из супермаркетов, которые поставляют нам рекламу. Можно догадаться: миссис Таннер в вечернем платье готовит моллюсков в своей новой норвежской керамической печке или миссис Таннер в жакете сервирует стол на террасе.
– Я понимаю, что мне стоило бы научиться готовить, – сказала Кик, радуясь, что им не приходится вести этот разговор лицом к лицу. Ее нижняя губа дрожала.
– Боюсь, это ничего не меняет, малышка, но не думаю, что все дело тут в кулинарии. Вы помните публикации в газетах пару лет назад о Джорджине Дайсон? Из нее пытались сделать роковую женщину. На самом же деле она очень мила.
– Да как я могу испытывать к ней добрые чувства, если у меня их нет? – обиженно сказала Кик.
– Послушайте, – бодро произнес Джо. – Я чувствую себя ответственным за все это. Разрешите мне хотя бы развеселить вас. Может, пообедаем?
Кик бросила взгляд на царивший вокруг беспорядок.
– С удовольствием, от этого хаоса у меня крыша едет.
– Значит, позвоню в шесть, – обрадовавшись, сказал Джо. – Не принимайте все это слишком близко к сердцу, Кик. Может, удастся продать материал в какой-то другой журнал.
– Конечно, Джо, конечно, – устало согласилась она. – Пока.
Кик не была завистлива. Никто никогда не уходил от нее к другой женщине. Ей никогда не отказывали в работе, отдав предпочтение кому-то более способному, умному и толковому. В ее жизни было не так уж много мужчин, а те, с кем она была близка, никогда не унижали и не обманывали ее. История ее непродолжительных отношений с Лионелем была исключением из общего правила. Но что-то случилось. Неужто она потеряла чутье? Хватит ли у нее сил начать все сначала? А может, люди слишком буквально воспринимают ее имя[4] и, произнося его, испытывают подсознательное желание дать ей по башке?
Когда телефон зазвонил снова, она с трудом заставила себя снять трубку. А ведь день только начинается. Может, худшее еще впереди.
– Кик, это Нива. – Голос как-то странно дрожал.
– Привет, Нива. Приедешь?
– Едва ли, – тихо ответила Нива.
Что-то не так. Кик взглянула на часы: начало десятого.
– Все в порядке?
– Нет. У меня тяжелое похмелье.
– У тебя, Нива? Ты не казалась мне выпивохой.
– Я и не пью. Просто... – Голос опять дрогнул, и она не закончила фразу.
Кик собралась с силами. Правда, Нива замужем за самым гнусным подонком, но она была симпатична ей, и Кик не могла слышать, как она плачет.
– Нива, в чем дело? – спросила Кик.
Та долго молчала. Кик слышала только приглушенные всхлипывания.
– Я не смогу организовать этот аукцион, – проговорила наконец Нива.
– Как? Почему?
– Случилось нечто ужасное.
– Нива, – задохнулась Кик. – Что?
– Муж подделал подпись на одном из моих чеков. Я разорена и не могу даже оплатить счета, которые выписала.
– Боже мой! Ирвинг? О, Нива, даже не верится! Кик была потрясена. Она давно уже поняла, что в деловых отношениях Ирвинг ведет себя как отъявленный мерзавец, но украсть деньги у жены?! Это уж слишком... такое предательство... прямо как Лионель. Это привело Кик в такое смятение, что она едва улавливала слова Нивы.
– Не знаю, что делать. Завтра надо платить за машины. Я и так уже запоздала выписать чек оценщику. Понимаю, что это не твои проблемы, Кик, но мне кажется, что я схожу с ума.
Так же, как Лионель, Ирвинг мимоходом сломал жизнь женщины, преследуя свои цели. Но ведь Нива – жена Ирвинга, а не подружка! От этой мысли Кик пришла в ярость.
– Нива, перестань плакать и скажи мне, где Ирвинг? – потребовала она, едва удержавшись, чтобы не назвать его „подонком".
– Не знаю. Его всю ночь не было дома. Может, у него в самом деле большие неприятности, раз он пошел на такое, но у меня вся жизнь рухнула.
– Джеффри знает?
– О, Господи, Джеффри! Может, и знает. Прошлой ночью я видела его и, кажется, что-то ему говорила. Я в таком отчаянии, что даже не могу ему позвонить, – сказала она, стараясь не всхлипывать. – Он так верил в меня, считал, что я взрослый серьезный человек, а я так подвела его. Я подвела и его отца. А он гордился и Джеффри, и нами обоими.
Кик говорила медленно и веско, стараясь подействовать на Ниву.
– Нива, ты одета?
– Я в свитере. А что?
– Отлично, выходи на улицу, хватай такси и мчись сюда. Сразу. Сию же минуту. Я еще толком ничего не знаю, но надо разобраться. А затем найдем Ирвинга.
26
Впав в депрессию, Джорджина считала, что, хорошо поев, можно излечиться от нее. Так было раньше. Теперь она не ела, а готовила... готовила и готовила. В четверг, к десяти тридцати утра, она уже приготовила шесть подносов с печеньем; казалось, она успокоилась, но вдруг ее снова стало колотить. На столе остывал кофейный торт, еще одно средство для успокоения нервов; она принялась печь его на рассвете. Когда стрелки часов показали девять и она поняла, что Рона Фридман уже у себя в кабинете, лишь приготовление лимонного мусса и паштета из печенки удержало ее от того, чтобы немедленно позвонить.
Закончив все, она хотела засунуть свои изделия в холодильник в буфетной, но оказалось, что он забит. Она стояла, разглядывая шедевр кулинарного марафона, который начался в то утро, когда Таннер предложил Ирвингу Форбрацу заняться продажей ее рукописи. Слава Богу, что ей надо опекать больных СПИДом: она должна отвезти им все эти изделия.
Присев у обеденного стола на кухне, она начала бороться с искушением позвонить. Битва проиграна, наконец решила она. Лучше узнать хоть что-то, чем оставаться в неведении.
А что, если Ирвингу не удалось заключить сделку? После того вечера, когда она завела с Таннером разговор о книге, на эту тему не было сказано ни слова. Правда, на следующий день Таннер позвонил ей из офиса и посоветовал „не забивать глупостями хорошенькую головку". Ирвинг возьмет все на себя и заключит для нее отличный договор.