– Молодец, Джорджина! – восторженно вскинул кулак Джейсон.
– Это не смешно, Джейсон, – сказала Рона, испытывая нечто более сильное, чем обычное утреннее раздражение.
– С чего ты взяла, что она не придет на прием? – уже серьезно спросил Джейсон.
– Потому что с того дня, как я побывала у Джорджины, мы с ней разговариваем каждое утро.
– Разве кроме тебя у нее нет подруг?
– Спасибо, Джейсон! – взорвалась Рона. – Конечно, есть. Но все они – знакомые ее мужа. А ее совершенно сбила с толку эта рекламная суета.
Встав, Джейсон прислонился к своей тележке с почтой.
– Господи, молю тебя, пусть кто-нибудь собьет меня с толку таким же образом! А то за два месяца я получил лишь один ангажемент на сто долларов. Я уже готов бросить джаз и вернуться на академическую стезю.
– Сочувствую твоим проблемам, болтунишка, но мои – посерьезнее, – сказала Рона, подняв трубку. – А теперь, с твоего разрешения, мне надо позвонить.
– Просто потрясающе! – воскликнул Джейсон, делая антраша. – До чего же это мне нравится – проматывать деньги, губить карьеру, лицемерить и притворяться.
– Не нахожу, что это так уж потрясающе, скорее отвратительно, а мысль, что придется искать новую работу, повергает меня в отчаяние.
Не успела она протянуть руку к телефону, как тот зазвонил. Она поняла, что это Перл, и сердце у нее упало.
– Рона Фридман, – сказала она деловым тоном.
– Мисс Фридман, это Таннер Дайсон.
– О, здравствуйте, мистер Дайсон, – растерявшись, ответила Рона.
– Я звоню по просьбе моей жены. Полагаю, ей нужен доктор, а не редактор, но она непреклонна. Не могли бы вы заехать к ней? Должен признаться, я... несколько встревожен.
Рона повесила трубку, пытаясь понять, что свалилось ей на голову. Как бы то ни было, прежде всего она должна хранить верность Джорджине. Она автор, но главное – ее подруга.
Выскочив из конторы и остановив такси на Шестой авеню, она поняла, что чувствует не только беспокойство, но и... гнев. Хотя она искренне привязана к Джорджине, но ей следует быть честной с самой собой. Ей крайне не нравилось поведение Джорджины. Роне приходилось иметь дело с авторами, которые плакали от радости, если стараниями отдела рекламы о них упоминали в дневной передаче по радио где-то в Западной Вирджинии. Один из ее авторов, действительно владеющий пером, выложил все свои деньги за пачку небольших объявлений. И вместе со своим девятилетним сыном несколько вечеров и уик-эндов расклеивал по всему Манхэттену рекламные объявления о своей книге, которую так никто и не прочитал.
А тут Джорджина, которой любящий муж помогает сделать блистательную карьеру! Для этого ей даже не надо вставать с постели, а она, видите ли, капризничает, как принцесса на горошине. Рона пожалела, что не рассказала Джорджине, как сурова жизнь, неделю назад за ленчем, когда та чуть не упала в обморок, узнав о приеме.
Она продолжала возмущаться, пока не доехала до роскошных апартаментов Джорджины. Сельма, обрадованная ее появлением, доложила о ней. Когда Рона решительно вошла в спальню и увидела, в каком состоянии Джорджина, сердце ее оттаяло.
– Джорджи, – спросила Рона, – чем я могу тебе помочь?
– Я в ужасе, Рона. Нам надо поговорить.
– Ты не хочешь идти на этот прием? – спросила Рона.
Джорджину передернуло.
– Я не могу. Эта липа не для меня.
– Так я и предполагала, – сказала Рона. – Но умоляю тебя, Джорджи. Неужели ты не можешь собраться с духом и пустить пыль в глаза? Ты же понимаешь, что ради тебя многим людям пришлось приложить огромные усилия.
– Они делали это ради собственного обогащения, – оскорбленно возразила Джорджина.
– Будь реалисткой, детка! – взвилась Рона. – Разве существуют другие резоны? Это дело, за которое людям платят деньги. Кстати, в том числе и мне.
– Пожалуйста, не злись на меня. Это просто... – У Джорджины упал голос.
– Что, Джорджи? Мне ты можешь сказать. Я не злюсь. Просто испытываю разочарование. Было намечено большое торжество, крупная сделка. Да многие душу прозакладывали бы за такую возможность.
– Знаю, знаю, – отмахнулась Джорджина. Подняв голову, она умоляюще уставилась на Рону. – В этом-то и дело. Мне все поднесли на блюдечке, я и пальцем не пошевелила и не имею на это права, Рона. Таннер следит за всем, что я делаю. Сначала это относилось к тому, как я выгляжу и одета, какое впечатление производит наш дом и каковы те, с кем мы встречаемся. Я сделала эту книгу, желая убедиться, что и сама что-то из себя представляю. А теперь он отнял ее у меня.
– Мне казалось, что ты смирилась с этим, Джорджи.
– Да, – серьезно сказала та. – Так и было. Я решила, что жене иначе нельзя себя вести. Рона, ты же помнишь, какой я была. Чудовищно толстой. Таннер не знает о том периоде моей жизни. Я сожгла все фотографии, распрощалась с прошлым. В те дни я ничего собой не представляла, у меня был только маленький талант вкусно готовить. Я принесла его в дар Таннеру. Но я должна иметь нечто, принадлежащее только мне.
Рона поставила свой бокал. У нее явно недоставало опыта, чтобы дать Джорджине жизненно важные советы, тем более касающиеся ее брака. Она гордилась тем, что никогда не позволяла себе вмешиваться в чью-то личную жизнь, в особенности своих авторов. Ее обязанность – только подготовить приемлемую для чтения книгу, вовремя и без ошибок, если это в пределах человеческих возможностей. Рона не была замужем, не сходила с ума от любви, а потому и не впадала из-за нее в отчаяние. Однако, работая в издательстве, она прочитала и отредактировала столько любовных романов, что поняла: время от времени женщины сталкиваются с серьезными проблемами. Если женщина, охваченная тоской, листает журнальчик, сидя в трейлере, или попивает французское вино на борту своей яхты, ей все равно придется понять, в чем причина ее тоски, и найти способ избавиться от нее.
– Ты любишь Таннера, Джорджина? – спросила она, отважно нырнув в те темные и опасные глубины, опускаться в которые заставляет лишь дружба.
– Да.
– И тебе все это нужно? – спросила Рона, давая понять, что она имеет в виду не только апартаменты.
– Да, поскольку все это связано с Таннером.
– Ты хочешь стать знаменитым автором, иметь свое шоу, читать лекции, раздавать автографы, слышать звуки труб и фанфар, которые сопутствуют всему этому?
Джорджина уставилась в парк за окном, потом перевела взгляд на Рону.
– Нет, – сказала она. – Я просто хочу писать маленькие книжки, видеть, как их публикуют, и, может быть, получить от кого-нибудь письмо о том, как удалось использовать аэрозоль для волос, чтобы вывести пятна от шариковой ручки.
– Как ты считаешь, – Таннер знает, о чем ты думаешь?
Джорджина на минуту задумалась.
– Скорее всего, нет.
– О'кей, а теперь слушай внимательно. Порой самые простые советы нелегко усвоить. Кажется, я знаю, как ты сможешь решить свои проблемы с Таннером и пресечь его желание вмешиваться в твои дела, раз уж тебе это не нравится. Ведь он обожает тебя и хочет, чтобы ты была счастлива. Джорджина наклонилась к ней.
– Как? Как заставить его понять, что я чувствую себя униженной?
– Рассказать ему все, – отрезала Рона.
Большой „выход в свет", задуманный как прием Джорджины Дайсон, так и не состоялся. Его отменили меньше чем за двадцать четыре часа до начала. Это обошлось ее мужу в сто тысяч долларов и привело в ярость и ее издателей в „Уинслоу-Хаус", и поставщиков, уже готовых все это осуществить. Руководство Зимнего дворца было огорчено, оркестр Тьюсбери неожиданно получил выходной, а сотни больных СПИДом были удивлены и обрадованы ростбифами, салатом из креветок, вирджинской ветчиной в желе и ризотто с пармезанским сыром, доставленными из ресторана. Птифуры и пирожные из клюквенного марципана доставили в столовую Армии Спасения. Газетам, которые уже отвели полосы для освещения этого события, пришлось выкручиваться из создавшегося положения. Репортеры разбежались по городу, чтобы дать информацию о событиях менее знаменательных.