— Нам поступило заявление, — сказал Литвин после паузы. — В указанный промежуток времени некто напал на девушку по имени Карина Мурашкина, она же Леопольдина Ашкинази-Ростова. Вы с ней знакомы?
— Не близко, — спокойно ответила Агнесса. — И что с ней случилось?
— Некто ударил её куском железной арматуры по голове.
— И причём здесь я?
— Она утверждает, что это сделали именно вы.
Агнесса только молча смотрела на Литвина. Впервые в жизни она не знала, что сказать.
— Где вы были вчера в период от семи тридцати до восьми часов вечера? — тихо и чётко повторил вопрос Литвин.
— Я ехала домой, — наконец сказала Агнесса.
— Вы ехали с водителем? — спросил Литвин, сделав пометку в планшете.
— Нет, на метро.
— Разрешите вашу карту? — Литвин двумя пальцами взял транспортную карту, протянутую Агнессой, и отсканировал чип. — Хорошо. Так что вы можете показать относительно нападения?
— Ничего, — чётко произнесла Агнесса. — Я Мурашкину вчера вообще не видела.
Планшет Литвина тихо булькнул.
— Итак, — произнёс майор, проведя пальцами по экрану. — Вчера вы оплатили своей картой проезд на станции «Лабиринт». Было это в двадцать ноль две. Верно?
— Верно, — кивнула Агнесса, краем глаза заметив, как у отца чуть дёрнулось лицо.
— А за несколько минут до этого некто напал на вашу знакомую всего в одном квартале от этой станции.
Агнесса молчала. Происходящее не умещалось в восприятие и походило на противный сон, из которого не получается выбраться.
— Эта Мурашкина, она видела того, кто её ударил? — спросил Русаков совершенно спокойно, даже дружелюбно. Плохой знак.
— Да, удар пришёлся по лбу. У неё рассечение брови, сотрясение и лёгкое косоглазие.
— Всего-то? — поднял бровь Русаков.
— У вашей дочери в досье есть пометка о нестабильности эмоционального состояния. И анамнез из клиники лечения неврозов. Четыре курса терапии. Встаёт вопрос о необходимости повторного обследования и безопасности остальных студентов.
— Но я её не била! — Агнесса повысила голос впервые за несколько лет. Русаков смерил дочь мрачным взглядом. Третьякова, внимательно и бесшумно следившая за разговором, удивлённо подняла брови.
— А Мурашкина утверждает обратное. — Литвин вернулся к своему планшету. — Более того. В её руке остался длинный белый волос.
— Даже если он мой, она могла получить его как и когда угодно. В раздевалке, например.
— Мы это проверим, — пообещал Литвин.
— А отпечатки? — спросил Русаков.
— Их нет, хотя орудие лежало рядом с пострадавшей. Понимаете, у вашей дочери есть очевидный мотив. — Литвин смотрел на Русакова холодно, при этом тон его лучился вежливостью. — Мурашкина открыто выступала против вас, подписывала петиции, участвовала в пикетах.
— Бред, — отрезал Русаков. — Вы посмотрите на неё, — он кивнул на дочь, — она монтировку даже поднять не сможет.
— У нас другие сведения. Ваша дочь много лет занимается восточными единоборствами, кроме того, некоторое время назад она устроила потасовку с девочкой на два года младше себя. И более того, — Литвин немного повысил голос, когда Русаков хотел возразить, — по показаниям свидетелей, она смогла провести приём, в результате которого пострадал крепкий молодой мужчина, спортсмен, преподаватель этой Гимназии. Судя по медкартам, он почти в два раза тяжелее вашей дочери, однако оказался поверженным.
Агнесса слабо улыбнулась и уставилась отрешённым взглядом в пространство.
— На время расследования на передвижения Агнессы Русаковой накладывается ограничение под поручительство родителей, — чётко произнёс Литвин и стукнул пальцем по планшету, отчего тот громко щёлкнул. — Вам придётся проехать со мной, чтобы подписать бумаги.
Вечером Агнесса осталась одна в огромном особняке. Её мама вела исследования на Дальнем востоке, брат уехал в командировку, бабушка отдыхала в санатории. Отец вообще редко появлялся дома.
Раньше одиночество Агнессу не тяготило, ей даже нравилось, когда никто не мешал, не совал носа в её дела и вообще не проявлял к ней никакого интереса. Но теперь без сопровождения родителя или людей в форме стало невозможно даже покинуть пределы дома. Ограничение свободы угнетало.
Писать по-прежнему не получалось — если раньше идей просто не было, то теперь все мысли крутились около нелепой ситуации с Леопольдиной. Видимо, кто-то видел Агнессу в тот вечер недалеко от места, где напали на эту пигалицу. Если на неё вообще кто-то нападал. Может, свои же решили организовать подобную подставу. Это сколько же должно быть ненависти в этой Дине, чтобы разбить себе голову лишь для того только, чтобы обвинить другого человека. И сколько тупости.
На второй день заточения приехала Ева с отцом. Она с порога кинулась обнимать Агнессу, Андрон Долгих только коротко кивнул в знак приветствия и поставил на столик большую коробку.
— Это тебе, — улыбнулась Ева, развязывая красный бантик, и вынимая скульптурку в виде белочки с золотистыми орешками в лапках. Ядра, выполненные из изумрудных кристаллов, сложены в одну горку, сверкающие скорлупки — в другую.
— Спасибо, — слабо улыбнулась Агнесса.
— Ну, как ты? — участливо спросила Ева, устроившись на диване в гостиной.
— Ничего, нормально. — Агнесса лгала, она давно не чувствовала себя хуже.
— Этот Литвин — ищейка. Я узнавал. Землю есть будет, но не отступится. — Долгих расстегнул форменный тёмно-синий китель, чтобы поудобнее устроиться на диване.
— Значит, он выяснит, что Несс этого не делала. Правда же?
Долгих только молча пожал плечами.
— Я этого не делала, — со вздохом сказала Агнесса.
— Конечно! Это все знают! — энергично закивала Ева.
— Да ладно, — произнёс Долгих, откинувшись на спинку дивана, — тебе светит максимум клиника.
— Вот именно! — торопливо подхватила Ева. — Ничего особенного! Всего-то.
— Что? — спросила Агнесса, уловив чересчур активное поведение подруги.
— Ну… там этот Правдоруб опять. — Ева, криво улыбнувшись, достала из сумки цветастый буклет.
Бегло пролистав брошюру, Агнесса увидела не меньше десятка собственных фотографий. Поняв, что номер целиком посвящён ей, отложила в сторону.
— Потом почитаю. Что там насчёт…?
— Следим, — закивал Долгих.
— Я вот что подумала. — Агнесса, поджав одну ногу, облокотилась на спинку дивана, подперев голову рукой. — Если эта Дина была в тот день в «Лабиринте», значит, у них там могла быть какая-то сходка.
— «Лабиринт» — большой район, — задумчиво произнёс Долгих. — Но камеры есть и там. Может, кстати, и тебя рассмотрим.
— А что ты там делала? — включилась Ева.
— Ездила к Котовой.
— А зачем? — оживилась Ева.
— Помнишь видео с её сеанса? Знаешь, кто его снимал?
— Э… и кто?
— Дина.
— Да ладно! — Ева округлила глаза. — А кто тебе сказал?
— Сама Котова. Я за тем и ездила к ней.
— Опять эта Ростова, — поморщился Долгих.
— А почему она раньше не рассказала? В смысле — Котова, почему она раньше не сказала, что это Ростова снимала сеанс? — Ева смотрела то на отца, то на подругу.
— Да просто пожалела эту Дину. — Агнесса задумчиво тёрла пальцами висок. — Талантливая стипендиатка, не с той компанией связалась. Вроде как её спасать надо, а не топить.
— Зато Ростова Котову не пожалела, — сказала Ева, опершись локтями на колени.
— Вот именно. Вы смогли найти типографию? — Агнесса обратилась к Долгих, указав на журнал Правдоруба.
— Судя по всему, они пользовались разными типографиями, — отмахнулся прокурор. — Ты мне вот что скажи — будут ещё сведения?
— Думаю, нет. По крайней мере, пока я здесь. — Агнесса обвела взглядом гостиную.