– А Фрейя? Что мы станем делать без Фрейи? – спросил Тюр.
– А я вам скажу, – ответила Фрейя, и в голосе ее звучал лед. – Если этот строитель и правда великан, я выйду за него замуж и уеду в Йотунхейм. И мне очень интересно, кого я буду ненавидеть больше: его, за то, что увез меня, или вас – за то, что дали увезти.
– Ну, не надо так… – начал было Локи, но Фрейя не дала ему закончить.
– Если этот великан и вправду меня увезет, – сказала она, – с солнцем и луной в придачу, я буду просить у богов Асгарда только одно.
– Что же? – вымолвил Всеотец, молчавший до сих пор.
– Прежде чем уехать, я хочу увидеть, как того, кто навлек на нас это бедствие, убьют у меня на глазах, – заявила Фрейя. – Думаю, это будет только честно. Если мне суждено навек удалиться в страну инеистых великанов, если луну и солнце сорвут с неба и мир погрузится в вечную тьму, пусть жизнь того, кто довел нас до этого, станет расплатой.
– А, ну, конечно, – подал голос Локи. – Распределение вины – дело трудное. Кто теперь в точности помнит, чье это было предложение? Насколько я помню, все боги приложили руку к этой злосчастной ошибке. Все предложили, все согласились…
– Ты предложил, – рявкнула Фрейя. – И ты уболтал этих идиотов тебя послушать. И я увижу твою смерть, прежде чем покину Асгард.
– Мы все… – начал Локи, но увидел лица богов, собравшихся в пиршественном чертоге, и умолк.
– Локи, сын Лаувейи, – объявил Один. – Все это – плоды твоего дурного совета.
– Такого же дурного, как все прочие твои советы, – вставил Бальдр.
Локи метнул в него свирепый взгляд.
– Нам нужно, чтобы строитель проиграл заклад, – сказал Один. – Без нарушения клятвы. Он не должен успеть.
– Понятия не имею, чего вы от меня ждете, – поспешно сказал Локи.
– Ничего мы от тебя не ждем, – заверил его Один. – Но если завтра к вечеру строитель успеет закончить стену, твоя смерть будет мучительной, долгой, скверной и постыдной.
Локи посмотрел поочередно на каждого из богов и на всех лицах прочел свою погибель, а с нею гнев и негодование. Никакого милосердия, никакого стремления понять и простить.
Да, смерть наверняка будет скверной. Но какой у него есть выбор? Делать-то что? Напасть на строителя… Или вот еще…
– Предоставьте это мне, – кивнул Локи и вышел из пиршественного чертога.
Никто из богов даже не попытался его остановить.
Строитель закончил таскать камни из саней на стену. Завтра, в первый день лета, на закате, он ее закончит, а после покинет Асгард с сокровищами. Еще двадцать гранитных глыб – и всё. Он слез по грубо сколоченным деревянным лесам и свистнул коню.
Свадильфари, как обычно, пасся средь высокой травы на лесной опушке – почти в полумиле от стены. Но хозяйский свист он всегда слышал исправно.
Строитель тем временем собрал веревки, привязанные к исполинской волокуше, и приготовился впрягать своего могучего серого скакуна. Солнце низко висело в небе, но до захода оставалось еще несколько часов; с другой стороны неба, высоко над горизонтом сиял бледный диск луны. Вскоре то и другое будет принадлежать ему – большой свет и малый, и с ними госпожа Фрейя, что прекраснее и солнца, и луны. Но строитель не любил свежевать пока еще не убитого медведя – вот будет добыча у него в руках, тогда и посчитаем прибыль. После такой-то тяжелой работы – да и долгой, вон ведь, целую зиму пахал…
Он свистнул еще раз. Странное дело, никогда еще не бывало такого, чтобы коня приходилось звать дважды. Отсюда ему было видно Свадильфари: тот тряс гривой и чуть ли не танцевал посреди цветущего весеннего разнотравья. Шаг вперед и шаг назад, словно по теплому вечернему воздуху плыл к нему некий сладостный аромат, да только ускользал – дразнил, но не давался.
– Свадильфари! – позвал хозяин, и жеребец навострил уши, запрядал и легким галопом понесся к нему через луг.
Строитель видел, как бежит к нему конь, и радость играла у него в сердце. Копыта глухо простучали по земле, и высокая гранитная стена ответила эхом, двойным и четверным, так что на мгновение строителю почудилось, будто целый табун скачет навстречу.
Хотя там была только одна лошадь.
Он потряс головой.
Нет, не одна. Не одна четверка копыт гремела – две…
Вторая принадлежала гнедой кобыле. Что она – кобыла, ясно стало сразу же: даже промеж ног ей смотреть не пришлось. Каждая ее линия, каждый дюйм, все в ней до последнего волоска было истинно женским. Свадильфари на бегу завертел головой, замедлил скок, попятился и громко заржал.
Гнедая кобыла на него даже не взглянула. Она встала, будто его здесь и не было, нагнула шею и вроде бы начала пастись. Но стоило Свадильфари приблизиться до десятка ярдов, как она тронулась с места, сначала легким галопом, потом побыстрее… и серый красавец кинулся следом, пытаясь ее поймать, но всегда на корпус или два отставая, пытаясь куснуть за круп или хвост, но неизменно промахиваясь.