— Садитесь, пожалуйста, — пригласил я.
— Вчера вечером супруги Кальвик ужинали в «Гондоле», — пояснил Андерсон. — Впрочем, пусть они сами расскажут.
— Мы, значит, сидели в «Гондоле», — начал молодой человек. — Знаете ресторан на самом верху Катаринахиссен? Был уже десятый час, и мы толковали о квартирах. Пока сидели и разговаривали, моя жена показала на дом с рекламой «Стоматолы» и говорит: «Вот бы нам там пожить». «На самом верху?» — спросил я. «Конечно», — говорит она. «По-твоему, моего жалованья на это хватит?» Она засмеялась, и тут мы увидели, что одно из больших окон осветилось.
Он умолк и развернул свежую вечернюю газету. Я успел разглядеть на первой полосе шапку «Кошмарная семейная драма», прежде чем он перевернул газету и показал последнюю страницу. Там было множество фотографий Исбладсвикена, переулка Урведерсгренд и подъезда, где жил Леслер. Внизу — большой панорамный снимок южного тплюза. Молодой человек ткнул пальцем в снимок.
— Тогда мы не обратили на это внимания, но недавно увидели фотографию. Тут до нас и дошло, что свет горел именно в этих окнах.
Он убрал палец, и теперь я разглядел, что одно из верхних окон помечено крестиком. Подпись гласила:
«Крестиком обозначено окно гостиной директора Леслера, в которой был найден мертвым его сын Гилберт».
— Вы уверены, что свет вспыхивал именно в этом окне?
— Совершенно уверены, — ответил он. — Мы с женой точно помним, что окно было под самой рекламой.
— Не помните случайно, когда он загорелся?
— В четверть десятого, — твердо сказал Кальвик. — Как раз пробили часы на церкви Марии Магдалины.
Жена согласно кивнула.
— Я хорошо запомнила, потому что сказала, что в кино идти уже поздно.
— Где вы сидели?
— Слева у окна.
— В самой гондоле?
Он покачал головой.
— Нет, поблизости от входа, третий или четвертый столик. То есть дом с рекламой был прямо перед нами.
— Вы не заметили, в комнате кто-то был?
— Я не обратил внимания. — Он посмотрел на жену. — А ты?
Она отрицательно качнула головой.
— Далеко все-таки, да мы и не приглядывались.
— А потом свет выключили? — спросил я.
Этого они не видели. Они вообще перестали обращать внимание на соседний дом.
Я потер небритый подбородок, тщетно пытаясь сообразить, что к чему.
— Мы подумали, вдруг это важно, — сказал Кальвик. — В газете пишут, что Гилберта Леслера застрелили без десяти девять, но свет-то зажегся двадцать пять минут спустя.
Я рассеянно кивнул и спросил у них адрес на случай, если с ними захочет поговорить полиция. Когда я записал адрес, они распрощались и ушли.
— Почему они не обратились прямо в полицию? — спросил я Андерсона.
Тот ехидно ухмыльнулся.
— Плохо ты знаешь людскую натуру. От полиции за информацию ни шиша не получишь. А, по-твоему, это важно?
— Не знаю, — честно сознался я. — Но факт тот, что утром свет в гостиной был погашен.
Толстяк присел к письменному столу.
— Давай рассказывай про свои приключения, а заодно можешь побриться.
У шлюза я вышел из переполненного трамвая и теперь шагал в толпе возвращавшихся домой конторских клерков, которые, словно лемминги, потоком текли к метро, направляясь в предместья. Часы в Старом городе только что пробили пять, и нескончаемые вереницы велосипедов и автомашин катили по магистралям, исчезали под серыми виадуками и опять выныривали на свет. Гигантская транспортная развязка напоминала кипящий ведьмин котел.
Там, где Катаринавеген спускалась к шлюзу, на откос поднималась свежепросмоленная деревянная лестница. Здесь старые постройки снесли, и на множестве террас садовники дали волю своей фантазии. Каждый крохотный уступ был превращен в цветник, и между зелеными побегами проглядывали остатки старинных стен и сводов.
У дома 9 на Урведерсгренд прохаживался полицейский в форме, держа на расстоянии кучку любопытных. Он участвовал в утренних поисках и теперь явно узнал меня. Среди любопытных были два фоторепортера; когда полицейский, козырнув, пропустил меня в парадную, в их глазах сверкнула зависть.
Дверь квартиры открыл бессменный шофер Веспера Юнсона.
— Комиссар в библиотеке, — сообщил он. — Допрашивает родственников.
Наконец-то те появились на сцене!
— Можно войти и подождать?
Он с сомнением посмотрел на меня, потом буркнул:
— Хуже от этого не будет…
— Я тоже так думаю, — поддакнул я.
Под вешалкой стояли большие кожаные чемоданы, рюкзак и пара лыж. Утром их здесь не было.