— Давайте-ка все по порядку, — попросил комиссар.
Она оставила кофейник и подошла к нам.
— Кусты сирени на крыше — это деревья-хранители, или как их там называют. Старый хозяин, то есть отец директора Леслера, сажал их, когда рождались дети. Директор нам сам рассказывал. Он, понятно, это всерьез не принимал, да и я тоже не верю.
Веспер Юнсон кивнул, глаза его блеснули.
— Такое дерево, оно вроде защитника, который сопровождает человека всю жизнь. Когда подопечный умирает, дерево гибнет. Это давнее народное поверье. Очень любопытно.
— Да, директор точно так и говорил, — подтвердила горничная.
— Значит, у каждого из четверых есть свое дерево-хранитель? — сказал я.
— Верно, — кивнула горничная. — Там на крыше четыре куста сирени.
— И у директора Леслера была белая?
Она посмотрела на него в явном смятении.
— Ну да, белая.
ТИОСУЛЬФАТ НАТРИЯ
Веспер Юнсон даже обрадовался.
— Ах ты, черт! Больше полувека куст цветет, а когда умирает его подопечный, вянет и он. Впору усомниться, случайность ли это.
— Ясное дело, случайность, — сказал я.
— Так и я сказала Хильде, когда она спустилась, — подтвердила горничная. — Господи, сирень старая, уже не первый год усыхает. Удивляюсь, как она вообще перезимовала. Но Хильда этого не знала. Она только осенью сюда вернулась.
Я кивнул.
— От фру Денер?
— Точно. Она здесь двадцать пять лет не была.
— А почему, собственно, она вернулась? — спросил я. — Фру Денер отказалась от ее услуг?
— Там ей стало трудно управляться, и тогда фру Денер договорилась с директором, что ее возьмут сюда. Здесь на ней только готовка, и в доме все по-современному, с тех пор как хозяин его перестроил.
Когда мы вышли из квартиры покойного миллионера и спускались по лестнице, Веспер Юнсон заметил:
— Не больно приятно связывать судьбу с таким вот деревом-хранителем. Представляете, каждое утро проверять, полито ли оно да удобрено. А весной волнуйся, распустилось или нет!
Из полумрака вынырнул сержант.
— Как хорошо, что вы не ушли! — обрадовался он и что-то прошептал на ухо комиссару.
— Отлично, — сказал тот, — отлично. Я к нему загляну. Как его фамилия — Ларсон?
— Капитан дальнего плавания Эйнар Ларсон.
Веспер Юнсон достал блокнот и сделал какие-то пометки, зонтик при этом покачивался у него на руке.
— А вы пока позвоните адвокату Георгу Шилю, Дроттнинггатан, тридцать восемь. Передайте, что я на полчасика запоздаю. Он все равно сидит на месте, так что, думаю, это не имеет значения.
Сержант все записал и, глянув на карманные часы, сказал:
— Депеши из Норрланда должны вот-вот прийти.
— Вы лучше езжайте домой, — сказал комиссар. — Если что проклюнется, свяжитесь со мной. Я буду на месте часов в десять, а может, и раньше.
Мы вышли на улицу и поспешили к соседнему подъезду, над которым красовался номер 11. Дом был старый, обшарпанный, а лестница в столь плачевном состоянии, что я подумал, не хозяйничает ли тут стокгольмский муниципалитет. Грязно-желтая краска на стенах облупилась, подъезд провонял кухонным чадом и прочей гадостью — хоть нос затыкай.
— Кто такой капитан Ларсон? — спросил я, когда мы поднимались по высокой истертой лестнице.
— Здешний жилец.
— Мое присутствие вообще-то желательно?
— Да все равно.
— Ладно, в таком случае будьте здоровы.
Комиссар сразу переменил тон.
— Господи, ну что вы обижаетесь? Идемте-идемте, услышите кое-что интересное.
Много времени пройдет, пока я разберусь в этом сумасбродном и весьма небезопасном коротышке.
Мы молча продолжали подниматься по полутемной лестнице и добрались, наконец, до верхней площадки. Туда выходило несколько дверей, на одной из которых я прочитал: «Ларсон». Веспер Юнсон позвонил. В квартире послышались шаги, дверь открылась: на пороге стоял великан.
— Прошу, прошу, — раскатистым басом пригласил он нас. — Как я понимаю, вы из полиции.
Мы очутились в большой комнате, куда через косые окна пробивался свет заката. Множество моделей кораблей на шкафах и столах и ряды морских пейзажей на грязных стенах. Спертый воздух пропах табачным дымом, кухней и клеем. Комиссар с любопытством огляделся.
— Я и не подозревал, что здесь настоящий морской музей.
Великан довольно фыркнул.
— Старикам тоже надо чем-то заниматься… Да-да, эти игрушки я сам сделал, все до одной, своими руками.
Он и впрямь был уже в годах — пожалуй, под семьдесят. Череп голый, как коленка, квадратный подбородок зарос седой щетиной. Уму непостижимо, как его грубые лапищи могли выполнять такую тонкую работу — строить модели кораблей.