— Пошли, милая, — сказал Палле, буквально поднимая ее со стула. — Поплачь в мое надежное плечо, на которое ты уже пролила столько слез, а потом обсудим наше меню.
Хенрик Турен, не привыкший к жаргону Палле и его манере немедленно переходить на ты с любым человеком своих лет, ошеломленно посмотрел им вслед. Впрочем, очень скоро у него появились другие, куда более серьезные заботы.
— Лучше всего будет, если вы тоже расскажете от начала до конца, что вы и ваша жена делали вчера вечером после половины шестого, — сказал Кристер.
— После половины шестого? Да-да, конечно. В половине шестого мы вышли отсюда и поехали прямо в Лидинге. Ужинать мы собирались дома.
Он произнес это сухо и почти без всякого выражения, однако последнее предложение как-то странно повисло в воздухе.
— Собирались? Так вам что-то помешало?
— Мы поссорились.
Эти слова также не растворились в воздухе, не уплыли в вентиляцию вместе с табачным дымом, а соединились с предыдущей фразой и угрожающе повисли над головами двух мужчин, словно заряженные взрывчаткой.
Хенрик медленно провел рукой по волосам и улыбнулся с оттенком самоиронии.
— Я прекрасно понимаю, как опасно это признание — опасно для меня. Мы поссорились, и вскоре после этого Веронику убили. Ко всему прочему, это одна из тех очень немногих ссор, которые у нас с ней когда-либо происходили. Я вообще человек смирный и ставлю мир и покой в доме выше собственных амбиций. Вероника была довольна тем, что все в основном получается, как она хочет, я был доволен спокойной обстановкой в семье, так что наша жизнь была вполне приятной и свободной от потрясений, и вот вчера — именно вчера — мне понадобилось затеять ссору.
— Ссору по какому поводу?
— Да повод-то, в сущности, совершенно пустяковый, и это особенно досадно. Не могу сказать, что я был по-прежнему влюблен в нее — мы женаты уже семь лет, и вы сами, наверное, не хуже меня знаете, как быстро остывает первая страсть. Так что если она хотела пойти в ресторан вдвоем с каким-нибудь своим очередным кавалером, я никак на это не реагировал. И я очень хорошо отношусь к Жаку…
— Модельеру?
— Да. Но дело в том, что их общение стало слишком активным в последние месяцы перед нашим отъездом в Африку и, когда она настолько потеряла голову, что захотела встретиться с ним в первый же вечер после нашего возвращения в Стокгольм, я, ясное дело, оскорбился. Ведь мы договорились, что проведем этот вечер вместе. Я сказал ей нечто довольно неприятное о ее возрасте и молодых мальчиках, которых интересуют прежде всего, ее деньги, и она пришла в бешенство, но ведь Жак действительно на десять лет моложе ее. А об этом втором щенке, который стал в последнее время вертеться у нас под ногами, я даже и говорить не хочу, он вообще еще младенец.
— Кто это?
— Его зовут Уффе, — нетерпеливо отмахнулся Хенрик. — Тут я почему-то тоже разъярился, что со мной случается нечасто, и сказал ей, что если она думает, что я буду сидеть дома и ждать ее как безмозглый рогатый глупец, то сильно ошибается. Я вызвал такси и уехал в город, прежде чем она успела окончательно решить, чего же она хочет в этой ситуации.
— Но ведь у вас в гараже стояли две машины.
— Я хотел напиться, — откровенно признался он. — Я объехал несколько кабаков, но алкоголь меня почему-то не брал, я никак не пьянел. Когда я вернулся, Вероники не было дома, и я чертовски разозлился. Меня не было с четверти восьмого до половины второго, и если она ездила со своим Жаком прохлаждаться в ресторан, то к этому времени уже должна была вернуться. К слову сказать, она привыкла ложиться спать довольно рано. В три часа ночи мне надоело ждать, и я почувствовал — я думаю, вы меня поймете, херр комиссар, это такая ситуация, когда судьба не просто смеется, а хохочет во все горло, — я почувствовал, что, если она появится и застанет меня в таком настроении, я могу и руку на нее поднять. И чтобы не доводить дело до этого, я собрал самое необходимое из своих вещей, сел за руль и поехал — имея не менее шестидесяти граммов алкоголя в крови — в нашу усадьбу в Сермланде. Смягчающим обстоятельством является лишь то, что я полз всю дорогу со скоростью девяносто километров в час — это совершенно черепашья скорость для моего спортивного «феррари», — а также то, что, когда я сегодня утром проснулся в Мальме и проглотил три таблетки от головной боли, мне было нелегко понять, из-за чего я так взбесился вчера вечером. И тогда я снова сел за руль и поехал домой, чтобы попросить прощения у Вероники и помириться с ней. Однако теперь мне уже не удастся попросить у нее прощения, и, честное слово, от этого у меня очень неприятный осадок на душе.