— Они были одни там в Мальме, — упрямо буркнула Ивонна. — И вполне могло произойти именно так.
Однако ее большие красивые глаза беспокойно забегали.
— Где вы находились вчера вечером? — спросил Кристер. — После семи часов?
Возникла гнетущая пауза. Ивонна закусила накрашенную губу, попыталась ответить небрежно, однако голос ее звучал испуганно и напряженно:
— Я была… так, в разных местах. В городе. В парикмахерской. В метро. После девяти я была у мамы с папой, мы смотрели по телевизору на Фабиолу и пили чай, а потом я осталась у них ночевать.
— Стало быть, у вас нет и намека на алиби с семи до девяти вечера?
— Не-ет.
— И у вас есть ключ от ателье.
— Да, он у меня валяется в какой-то сумочке. Но я бы не… вы же понимаете, что я никогда… Я не могла убить Жака!
Внезапно слезы потекли из глаз, растворяя тушь на ресницах, и, прочертив глубокие борозды в слое пудры на лице, закапали тяжелыми мутными каплями на безумно дорогое платье. Хенрик Турен смущенно протянул ей платок, а Кристер Вик, не сказав больше ни слова, перешел к проверке остальных алиби.
Результаты получились удручающие, поскольку ни один из присутствующих не мог представить достойного алиби на время от семи до девяти. Мария, Хенрик Турен и Гунборг Юнг вообще не имели на тот вечер никакого алиби, в то время как Ульф ходил в кино с приятелями; а Аста Арман после девяти была на дне рождения в Эстермальме.
— Итак, вы распрощались ровно в семь?
Ульф подтвердил, что так оно и было.
— Он проводил меня до двери. А потом собирался пойти поговорить с ней.
— С кем?
— С одной из тех двоих, кого он видел с Вероникой.
— Вместе с Вероникой, он так и сказал?
— Нет-нет, он сказал, что видел, как Вероника вошла в ателье, а затем видел еще двоих, но в разное время.
— Идиот несчастный, — буркнул Палле. — Практически он был свидетелем убийства, но разве у него хватило ума сообщить об этом в полицию? Нет, куда там, чтобы скрыть свой проклятый склад наркотиков, он решает разыграть из себя частного детектива и мило побеседовать на дружеской ноге с женщиной, которая, насколько он знает, вполне возможно, совершила убийство. И он говорит ей: «Я видел тебя, я — единственный, кто видел тебя, и я пока что никому об этом не рассказал». До чего же глуп и беспечен в отношении собственной жизни был этот бородатый дурак!
— Вот именно, — вставила Гунборг Юнг. — Я так ему и сказала.
— Жаку? Когда?
Глаза Кристера блеснули синевой, ее глаза по контрасту стали почти белыми.
— Вчера. Здесь, в ателье. Это я мило беседовала с ним на дружеской ноге. Прекрати реветь, Ивонна. Если в девять вечера ты была дома, никто не сможет обвинить тебя в том, что ты его задушила. В половине десятого он еще был жив. Жив и чертовски зол.
2Если Кристер и был удивлен, то не подал виду. Он не стал тут же сыпать вопросами, хотя и мог бы. Создавалось впечатление, что он сознательно тянет время. Однако когда несколько часов спустя он вернулся к допросу, многое уже было сделано.
Прежде всего, произвели обыск в квартире над ателье, при этом конфисковали около шести тысяч таблеток риталина и прелудина. Пресса и радио получили этот лакомый кусочек и на время успокоились. Профессор Альгрен прочел целую лекцию об артериях, кислородной недостаточности мозга и возможных кровоизлияниях на слизистой оболочке гортани. Однако гораздо важнее было то, что он высказал догадку, когда убили модельера — где-то между девятью вечера и двенадцатью ночи в понедельник. А поскольку Аларик Альгрен никогда еще не ошибался в своих предположениях и их подтверждали показания Гунборг Юнг, оставалось выяснить, кто из замешанных в деле имеет прочное алиби на это время.
Очень скоро было со всей убедительностью доказано, что некоторые вне подозрений.
Би Баклунд участвовала в глубокомысленной дискуссии о творчестве Брехта и Беккета в молодежном театральном кружке в Старом городе.
Ульф Юнг ходил в кино на «Земляничную поляну», потом пил чай в студенческой компании на Ренстиернасгатан до тех пор, пока небо не стало светлеть и все не отправились туда, чтобы увидеть восход солнца и насладиться запахом берез и черемухи.