– Куда этих? – подобострастно просипел Ануф. Я скривила губы. Никогда не любила трусов.
Ануф недобро покосился на меня и, ожидая ответа, вновь уставился на посадника.
– Гони на двор. Там снимешь цепи и, под приглядом надежных стражей, отправишь в амбар.
Я вспомнила амбар Коснятина и усмехнулась. Где-то нынче мой сосед и сотоварищ по жилью, одноглазый нищий? Помнится, мы делили в амбаре и кашу, и надежды…
– А если там ночуют бродяги? – тихо спросил Ануф.
Коснятин передернул плечами:
– Чем тебе помешают бродяги?
Ануф склонился:
– Ничем, мой господин, – и потрусил к ладье с рабами. Кончик его хлыста змейкой заскользил по земле.
Я поглядела на ладью. С нее по мосткам спускались люди в цепях. Грязные, оборванные… Еще недавно свободные…
– Пошли, скоты, пошли! – послышался визгливый крик Ануфа, и звонко щелкнул хлыст. Подталкивая друг друга, пленники заторопились вниз. Ануф подскочил к самым мосткам:
– Шевелись, тварь!
Снова щелкнул кнут. Я отвернулась и подала руку Коснятину:
– Идем?
– Идем, – ответил он.
На пристани что-то плеснуло, закричали люди… Расталкивая народ, туда побежали дружинники. Растрепанный слуга пробился к Коснятину и что-то зашептал ему на ухо.
– Тот, из наемников… Ануфа сбросил в воду, – расслышала я.
Наемник? Может, среди рабов очутился кто-нибудь из людей Горясера?
– Позволь мне взглянуть, – неожиданно сказала я.
Коснятин поморщился:
– Но, моя радость…
– Я не испугаюсь. – Улыбка у меня вышла немного натянутой, но морщины на лбу посадника разгладились. «Уступит», – поняла я и продолжила: – Это ведь подарок к нашей свадьбе? Позволь мне поглядеть на наших рабов…
– Коли так просишь…
Посадник сжал мой локоть, и мы двинулись к пристани. Там свистела плеть и шумели люди.
– Хватит. – Коснятин остановился. – Ближе не пойдем.
Я вытянула шею и…
На мостках лицом вниз лежал человек. Его руки были скованы, а рубаха на спине потемнела от крови. Над ним с хлыстом в руке стоял мокрый и злой Ануф. Толстые щеки Ануфа нервно подрагивали, а кнут взлетал вверх и, сверкнув железным наконечником, падал на спину несчастного. Раз, раз, раз! Мне захотелось отвернуться.
– Забьет ведь, – негромко сказал подошедший к нам сотник Итиль.
Коснятин кивнул:
– Сходи проверь.
Итиль двинулся к.пристани.
– Ануф! Погоди! – еще издали закричал он.
Надзиратель не расслышал. Или притворился, будто не расслышал. Итиль подскочил к нему и перехватил занесенную для удара руку:
– Погоди, сказал!
– Пошел ты!..
– Так-то о хозяйском добре заботишься? – выкручивая ему запястье, угрюмо сказал Итиль. Хлыст выпал из руки толстяка. – Раб не твой, не тебе его и забивать. Не отдал ли пес Богу душу?
Итиль отпустил Ануфа, склонился к пленнику и перевернул его на спину. Влажные темные волосы соскользнули с лица раба.
Он!!!
Чтоб не упасть, я вцепилась в локоть посадника. Итиль коснулся шеи пленника и возгласил:
– Жив!
«Жив! Жив! Жив! – застучало мое сердце. – Ведьма солгала! Он жив!»
– Отнесите его в прирубок, – послышался голос Коснятина. – Подальше от остальных. Цепи не снимать!
Цепи? Я заморгала. Горясер в цепях? Это немыслимо!
– Экий нелюдь, – прошептал Коснятин мне на ухо. – Продам его при .удобном случае, а там пусть хоть сгниет в чужой стороне….
Продаст? Сгниет? Я шатнулась и отпустила спасительный локоть посадника.
– Найдена! Что с тобой?! – закричал кто-то.
Больше я ничего не слышала. Перед глазами закружился водоворот. В нем мелькало лицо Горясера, опускающийся на его спину кнут и ржавые железные браслеты на его руках.
56
– Чего же ты, девонька, посадника не послушала? Чай, он тебе почти муж….
Я открыла глаза. Роскошные ковры на стенах, полавочники с удивительной вышивкой, незнакомая баба с ковшом и полотенцем в руках…
– Говорил же он тебе: «Не гляди на рабов». Такое зрелище не для невесты, – окуная в воду полотенце, продолжала баба. Ее ловкие узловатые пальцы скрутили ткань жгутом и уложили на мой лоб. – А то вишь, как тебя закружило…
Мигом вспомнилась пристань. Горясер! Однажды я уже обрекла его на смерть и после умерла сама… Я не повторю ошибки.
– Ты лежи, – сказала баба. – Лежи, набирайся сил…
Лежать буду в могиле, а нынче не до того. Я скинула с ног теплое одело и села.