И тут... моё сердце останавливается.
Это не может быть тем, о чём я думаю.
— Что это? - спрашивает Клара, потянувшись за пузырчатой плёнкой. — Это выглядит скучно.
Но это не скучно. Возможно, это самая волшебная, бесценная вещь, которую я когда-либо держала в руках.
Это чёрная ваза или горшок с ручками, с золотой росписью, которая тянется по всему периметру и изображает несколько сцен. Греческие сцены. Она древняя, как чёрт возьми, и, насколько я могу судить, абсолютно настоящая.
Аксель прочищает горло и жестом указывает на него. — Это краснофигурный колокол-кратер, - говорит он. — Сделан из терракоты. Уверен, ты знаешь, для чего он использовался.
Я медленно киваю, с трудом подбирая слова. — Это была ваза, которую использовали в Древней Греции, чтобы смешивать в ней воду и вино.
— Как древняя чаша для пунша, - восхищённо замечает Стелла. — Аксель, где ты это взял? Пожалуйста, не говори мне, что ты подкупил музей. Индиана Джонс был бы очень расстроен.
— Не беспокойся об этом, - пренебрежительно говорит он. — Она была приобретена легально на аукционе.
Аукцион. Он купил её. Я не могу представить, сколько она могла бы стоить. Эта ваза старше, чем я могу себе представить.
— Она датируется 430 годом до нашей эры, - говорит он мне. — А на картине должны быть изображены Зевс, Аполлон, Афина и ещё какие-то греческие боги, которых я не могу вспомнить. Это история происхождения, так они сказали.
— 430 лет до нашей эры, - говорит Майя, насвистывая. — Это 2400 лет.
— Ого, - говорит Клара. — Неудивительно, что она так выглядит.
На самом деле, ваза в замечательном состоянии. Я просто... Я не понимаю, почему он отдал её мне. Это история. Это что-то большее, более дорогое, более важное, чем что-либо в моей жизни. Этому даже не место в моей жизни. Я выросла в хижине в глубинке.
Мои руки начинают дрожать, поэтому я ставлю вазу на пол и поднимаю на него глаза. — Аксель. Спасибо тебе, но... я не могу это оставить. Это должно быть в музее.
Он качает головой. — Это не так. Это принадлежит тебе.
— Это слишком много.
— Она твоя. Я пошёл в аукционный дом специально, чтобы купить её для тебя. Я знаю твою любовь к истории и Древней Греции.
— Я не могу принять её.
— Но ты примешь.
Тем временем, взгляды всех остальных метались туда-сюда между нами, словно они следят за теннисным матчем.
— Аксель...
— Она твоя, - говорит он категорично. — Просто скажи мне, что она тебе нравится.
Мои глаза расширяются. — Нравится? Это самая красивая вещь, которую я когда-либо видела. Это... всё.
Он выглядит облегчённым, его брови разглаживаются, рот искривляется в улыбке.
— Хорошо. Тогда ты оставишь её себе. Это приказ.
— Но.
— Никаких “но”, - говорит он, махнув рукой. — Это замечательный исторический экспонат, но в мире культурных артефактов он стоит гроши. Теперь он принадлежит Авроре Джеймс и никому другому. Я знаю, что ты - лучший человек, который сможет обеспечить его сохранность.
— Да, ты богиня, - говорит Клара. — Ты должна хранить его.
Я смотрю на всех, подняв подбородок, пытаясь удержать слезы от прилива к глазам. Я глубоко вдыхаю через нос, чувствуя, как он горит, затем мне удаётся улыбнуться. Я не могу поверить, что он сделал это для меня.
Зачем он это сделал?
Конечно, теперь мой подарок Акселю выглядит убого по сравнению с вазой, которая была сделана ещё до появления Иисуса. Он же чёртов король, у него есть всё, что он только может пожелать или купить. Поэтому я заставила Майю покопаться в старых фотографиях и найти фотографию, где он позирует рядом со своим разбитым раллийным автомобилем Datsun, последним раллийным автомобилем, который он когда-либо водил. Затем я наложила на неё надпись: "Почему я занялся парусным спортом", увеличила её, распечатала и вставила в профессиональную рамку. Я подумала, что он сможет повесить её в своём кабинете.
Но даже если это не древняя реликвия, я, по крайней мере, заставила его рассмеяться, когда он увидел фотографию. И, честно говоря, рассмешить Акселя, увидеть его широкую улыбку, морщинки в уголках глаз - это так же значимо, как и ваза, и так же редко.
После того как с подарками покончено, мы не обращаем внимания на беспорядок выброшенных обёрточных бумаг и играем в другую традицию - каждый зажигает свечу и вешает её на ёлку в специальном держателе. Эта игра должна называться «Пожарная опасность», но смысл её в том, чтобы не спать и посмотреть, чья свеча догорит последней.
Майя первой прекращает игру и уходит в свою комнату. Потом девочки засыпают, свернувшись калачиком со своими новыми плюшевыми игрушками у подножия ёлки.
— Я отнесу их в кровать, - говорю я, собираясь подняться на ноги и разбудить их.
— Нет, не нужно, - приказывает Аксель. — Ты сейчас не на работе.
— Я всё равно иду спать, - устало говорит Стелла, вставая. — Вы оба оставайтесь. Только следите, чтобы дворец не сгорел.
Она поднимает Аню и Клару, которые прощаются с нами с сонными глазами, затем она берет на руки спящую Фрею, и они выходят из комнаты.
И тут же я осознаю, что мы с Акселем одни. Даже обильные порции сладкого сидра и вина, которые я пила всю ночь, не могут умерить нервы, которые начинают плясать внутри меня, как провод под напряжением на земле. Я с болью осознаю, что в последний раз я была с ним наедине в этой самой комнате, и тогда всё пошло наперекосяк.
— Как тебе понравилось твоё первое датское Рождество? - спрашивает он беззаботно. Он откидывается в кресле, бокал с бренди болтается в его пальцах. Половина его лица освещена камином, пламя пляшет в его глазах, подчёркивая высокие скулы и впадины под ними. Я уже однажды ощущала эти скулы под кончиками пальцев.
— Лучше, чем австралийское, - говорю я ему, быстро улыбаясь.
— Ах да. Я уверен, что поедание креветок на барбекю и поездки на пляж делают Рождество тухлым.
Я закатываю на него глаза. — Никто не говорит “креветки на барбекю”.
— Я слышал, как ты говорила несколько странных вещей, - размышляет он. — Однажды ты сказала, что площадь перед домом – “choc a bloc” (пер. авст. – забита), когда там много народу. А Клару ты назвала “bludger” (пер. авст. – бездельницей), да? Когда она однажды утром не встала с постели? А в другой раз ты сказала, что я ношу “daks” (пер. авст. – штаны), когда я ходил в спортзал в спортивных штанах. Мне пришлось всё гуглить, чтобы понять это.
— Добро пожаловать в мой мир, - говорю я со смехом. — Я всё ещё пытаюсь понять каждое второе слово, произнесённое здесь. Бог знает, на что я соглашаюсь половину времени.
— Хммм, - задумчиво говорит он между глотками своего напитка. — Если бы я знал это, я бы больше говорил по-датски. Посмотрим, на что бы ты согласилась.
От этого комментария у меня в животе сгорают бабочки. В нем сейчас есть что-то дразнящее и лёгкое. Осмелюсь сказать, что это сексуальный намёк.
Я поднимаю на него бровь. — У тебя ужасно хорошее настроение.