Прозвище Бизон, как нельзя лучше подходило к этому криминальному авторитету. Маленькие, глубоко посаженные глазки под массивными надбровными дугами, были расположены необычайно близко. Лохматые брови вкупе с мохнатыми бакенбардами придавали бандиту вид угрожающий и непредсказуемый.
— С чем пожаловал? — спросил он у Сенсея, поглаживая то место на голове, где будь он на самом деле бизоном, у него торчал бы правый рог.
— Предлагаю тебе всерьез усложнить Пономарю жизнь, — криво ухмыльнувшись, ответил тот. — Надеюсь тебе это интересно?
— Интересно — не интересно, какая разница? — иронично фыркнул Бизон, раскуривая измочаленный сигарный бычок. — Расскажи лучше, как ты собираешься это сделать?
— Пономарь, сейчас ходит в младших компаньонах у Мурина, — начал Сенсей. — Столичный у них голова, а Пономарь руки, вернее, кулаки.
— Это я и без тебя знаю, — недовольно проворчал Бизон. — Дальше, что?
— А дальше, я собираюсь взять броневик этого самого Мурина на гоп-стоп и честно поделиться его содержимым с тобой.
— Честно, по-твоему, это сколько мне и сколько тебе? — спросил Бизон, выпустив густую струю вонючего сигарного дыма.
— Шестьдесят процентов добычи твои, сорок мои, — быстро сказал Сенсей.
— Нет, так не пойдет, — покрутил кудлатой башкой Бизон и, почесав свои несуществующие рога, спросил, — За десть процентов возьмешься? Людей у тебя насколько я понимаю, нет, оружия тоже, и с транспортом наверняка не густо. Опять же хлопоты да и риск немалый.
— За пятнадцать возьмусь, — неохотно кивнул Сенсей.
— Не-а, двенадцать с половиной, идет? Кстати, а что в той консервной банке повезут?
— Золото! — коротко ответил Сенсей.
— Какое золото? — зашелся кашлем Бизон, который от неожиданности чуть не подавился своим сигарным бычком.
— Кусками или в самородках, тебе какое больше нравится?
Глава 3
Ни о каком организованном отступлении не могло быть и речи. Атака красных кавалеристов была столь стремительна и неожиданна, что белым не оставалось ничего другого, как бежать. Всадники, словно неумолимые коршуны, охотящиеся на глупых полевых мышей, стремительно настигали бегущих, неловко уворачивающихся от них людей, которые тщетно пытались лавировать между покосившихся крестов Ипатьевского кладбища. Остро отточенные шашки вздыдымались и опадали, со свистом рассекая воздух, и беззащитную плоть бегущего противника.
Все это время поручик Лаврентьев обнимал свою невесту Ольгу Хворостовскую, решив, что настал их смертный час. В отличие от него, притаившийся до поры до времени есаул Евстигнеев, думал иначе. Он понимал, что густые заросли кладбищенской полыни и чертополоха надежно скрывают их от глаз противника.
Выждав, когда основная волна красной кавалерии бросится преследовать беспорядочно отступающие остатки наголову разбитой батареи, есаул внезапно, словно чертик из табакерки выскочил из густых зарослей травы. В его правой руке нервно плясал вороненый, длинноствольный маузер. Через долю секунды, он с неудовольствием понял, что несколько поторопился, преждевременно обнаружив себя. В поле его зрения гарцевали на конях около дюжины всадников с шашками наголо. Их головные уборы были украшены красными околышами, для того чтобы в горячке боя не быть спутанными с противником.
Не дав им опомниться, есаул принялся методично, словно зайцев на выгоне расстреливать кавалеристов. Великолепные технические характеристики маузера, помноженные на ежедневные упражнения в стрельбе не оставили кавалеристам никаких шансов. Есаул спокойно и даже где-то благодушно, словно в старые добрые времена, в полковом тире, безукоризненно положил их словно мишени одного за другим. Для полноты ощущения ему не хватало разве, что только рюмки доброй анисовой водки.
Пока Лаврентьев, ловил коней, неожиданно оставшихся без своих хозяев, есаул, криво усмехаясь, перезаряжал маузер, торопливо начиняя его магазин, тускло блестящими патронами, которые доставал из бокового кармана своих галифе. Все решали считанные секунды, на звук устроенной им стрельбы, вполне могли вернуться основные силы красных.