— О чем ты задумался, Мхотеп? Разве тебе не нравится наша прогулка? Ты же сам говорил, что тебе надоел душный дворец, — капризно произнесла царевна, посмотрев ему прямо в глаза.
— Я думаю о том, моя госпожа, как быстротечно время и как мы бессильны перед ним, — грустно улыбнувшись, ответил визирь.
Долина царских усыпальниц встретила их торжественным молчанием вечности, застывшей среди величественных пирамид, под бдительной охраной сфинкса. Фараон хотел лично осмотреть место, где его Ка будет пребывать до скончания времен.
Мхотеп помог царевне сойти с носилок после утомительного путешествия по суше, и они вместе с небольшой процессией, сопровождаемые жрецами, вошли через узкий длинный коридор, освещаемый факелами, в погребальную камеру, где все было готово для путешествия в вечность.
Стены были расписаны сюжетами из Книги Мертвых. Вот бог Ра с ярким солнечным диском на голове, плывет по в своей Небесной Барке, подбирая души умерших, вот он уже в образе рыжего кота, сражается со страшным змеем Апопом, вот суд Осириса, где на весах лежит человеческое сердце. А еще здесь повсюду неизменный скарабей — символ возрождения к новой жизни. Афири восхищенно ахнула, она была неравнодушна к искусству настенной росписи и сейчас рассматривала прекрасные рисунки, едва дыша, словно любопытный ребенок.
Мхотеп молча наблюдал за ней, восхищаясь безупречным вкусом своей воспитанницы, которая оценила многолетний кропотливый труд, тщательно выбранного им мастера.
Фараон остался доволен фресками, гладко отполированным саркофагом из розового гранита, в который позже лягут еще несколько, а последний будет из чистого золота. Также он внимательно разглядел канопы, куда будут помещены его органы после бальзамирования, уточняя у жрецов все детали предстоящей погребальной церемонии. Наконец, он удовлетворенно вздохнул, похвалив работу Мхотепа, который лично занимался проектированием и руководил всеми работами в гробнице.
Когда процессия покинула погребальную камеру, царевна немного задержалась, все еще заворожено рассматривая рисунки.
— Скажи, Мхотеп, а моя усыпальница будет столь же прекрасна?
— О, госпожа, это будет настоящее чудо, я клянусь! Но пока тебе не место среди этого мрака, тебе нужно любоваться солнцем и нежными лотосами, слушать трели птиц и наслаждаться жизнью. Надо поспешить, пока нас не потеряли.
— Если я и готова к вечной жизни, то только, если там у меня будет такой же мудрый и добрый советник, как ты, Мхотеп, — произнесла она, глядя во все глаза на своего визиря. Бескрайняя тьма, разгоняемая лишь светом факелов, скрыла ее вспыхнувшие щеки.
На обратном пути царский кортеж остановился в одной из вилл, принадлежащих Мхотепу. Фараону не здоровилось, нужна была передышка.
Когда гости прибыли, их ожидал самый радушный прием: изысканные яства и вина, доставленные из самых дальних уголков страны, прекрасные танцовщицы и акробатки, показывающие свое искусство под звуки флейт и тамбуринов.
После пира большинство гостей уснули прямо в зале, некоторые удалились в отведенные им покои.
Мхотеп наконец-то остался один, позволив себе расслабиться после тяжелого дня. Он с наслаждением опустился в прохладную воду небольшого круглого бассейна, отослав двух наложниц, которые весь день напрасно дожидались его внимания. Душа визиря все еще была во власти того волшебного и опасного открытия, которое настигло его сегодня утром и он не мог думать ни о чем другом.
Внезапно его слух уловил мелодичные переливы маленького золотого колокольчика, которые он ни с чем не мог спутать. Это был Джер, который везде сопровождал свою хозяйку, а значит, царевна была где-то поблизости, умело скрывшись от своих утомленных нянек, словно сама богиня Бастет, бесшумно пробираясь в темноте коридоров.
Прежде чем он смог обернуться и заметить ее, Афири с кошачьей грацией скользнула в воду позади него, звонко рассмеявшись своей озорной выходке,
— Я никогда не видела, как ты купаешься, Мхотеп! — видя его смятение, сказала она, с детской непосредственностью разглядывая его обнаженную грудь и руки, которые не были скрыты водой.
— Госпожа! Тебе нужно отдыхать в этот час! Если кто-то увидит нас вдвоем в купальне, они могут подумать… Меня немедля лишат головы, — в замешательстве соврал он, прекрасно зная, что пир удался на славу и все вельможи мирно похрапывают в своих постелях, а слуги — рабы всего лишь бессловесные тени.
— Что они подумают, скажи, визирь?! — она словно испытывала его, делая вид, что не понимает его слов, продолжая свое жестокое баловство.
— Сейчас не время для игр, госпожа, тебя наверняка уже ищут и придут доложить мне, — Мхотеп сделал еще одну попытку образумить царевну и внезапно понял причину ее бесшабашной смелости — юная Афири выпила слишком много вина на пиру, он не успел проследить.
Она еще раз весело рассмеялась, но потом вдруг совершенно серьезно, глядя ему в глаза, протянула руку, прикоснувшись к его широкой груди. На миг ему показалось, что вместо крови по венам разлилось горячее пламя, грозясь затопить разум. А потому он бережно перехватил ее ладонь, отведя в сторону как острие смертоносного клинка и мгновенно покинул бассейн, оставив царевну одну.
Афири поняла, что чем-то расстроила своего наставника, не осознавая истинного смысла своей шутливой выходки. Она была лишь избалованным ребенком, наделенным абсолютной божественной властью, выросшим среди самых свободных нравов царского дворца.
Повязав свой схенти, Мхотеп увидел, что она уже выбралась из воды, но ее платье было совсем мокрым, полностью приникая к совершенному, точеному телу, став лишь намеком, прозрачной и ничего не скрывающей дымкой.
Она вскинула руки, мокрая ткань опустилась к ее ногам, лишь золотые браслеты остались на смуглых, обласканных солнцем руках. Мхотеп отвернулся, словно мог превратиться в пепел.
Она же, совершенно не стесняясь своей наготы, не осознавала, что творится сейчас в душе ее бедного визиря. Ей было позволительно все с самого раннего детства. Царевну почти всегда окружали бесстрастные евнухи, и она, вероятно, не понимала, что ее наставник — мужчина, которому трудно устоять перед ее юной притягательной красотой.
Афири устроилась на золоченой софе, прижав к себе Джера, тут же запрыгнувшего к своей хозяйке. Царевна сладко зевнула, отдавшись в во власть подступившего сна. Мхотеп поспешил прикрыть ее тонким льняным одеялом.
Лабиринты
Ты единственная, любовь моя, нет тебе подобной,
Милее всех женщин, всего своего рода,
сияющая, святая,
Звезда, восходящая на горизонте в начале года
Великий бог Ра уже заканчивал свой ежедневный круг, чтобы спуститься в Царство мертвых, а утром вновь возродиться, ярким и сияющим, разливая свою благодать по свету. Царевна спала под присмотром своего верного визиря, иногда что-то беспокойно шепча во сне. Грациозное животное около нее свилось шелковым клубком, ее тонкие пальчики покоились в его мягкой шкуре.
Мхотеп смотрел на прекрасное безмятежное лицо своей дорогой Афири, стараясь не думать о произошедшей в ней перемене. «Возможно все это лишь действие крепкого мериотидского вина, возможно — очередная игра, выдуманная ею от скуки», — убеждал он себя. Ее поведение сегодня означало, что природа пробуждала в молодом теле естественные, старые как мир желания, не осознаваемые ею до конца.
Для Мхотепа Афири всегда была как собственная дочь, он не допускал мысли, что когда-нибудь она станет для него кем-то другим. Вот уже семнадцать весен он был подле нее, наблюдая ее взросление, но сегодня впервые увидел ее другими глазами и устыдился перемене своих чувств. Это всего лишь наваждение, посланное самой Хатор, чтобы испытать его преданность своей госпоже. Он должен остаться для нее тем, кем должен быть — ее советником, учителем, защитником и более никем. Служить ей, быть рядом в нужный момент, предупреждать ее желания.