* * *
Утром отец Сильвестр вернулся в аптеку, буркнув, что все обошлось. Ювелирша чудом не скинула, а значит оставшиеся три месяца доносит нормально. Есть, впрочем, вероятность, что первенец ювелира будет отцу не на радость, но, может, и завершится дело благополучно. Придирчиво осмотревшись и сочтя пол вымытым недостаточно чисто, Сильвестр напустился на Джона, пообещал его выдрать за пренебрежение своими обязанностями и ушел к себе, хлопнув дверью. «Плохо дело, - озабоченно шепнул Мельхиор расстроенному и обиженному ученику. - Нехорошо у господина Бертольда. Не обращай внимания, я в такие моменты просто прятался». Ближе к полудню отец Сильвестр вышел, разбранил Мельхиора за чрезмерный расход свечей и недостаточную тщательность при приготовлении какой-то мази и велел ему ввечеру отправляться с Готлибом в монастырь, пред ясные очи отца Трифиллия, чтобы сам настоятель разрешил его от епитимьи. Джона отец Сильвестр велел ему взять с собой, на всякий случай. Джон бегал за хлебом, потом должен был отправиться к паре заказчиков и принести туда приготовленные лекарства, потом срочно возвращаться домой и помогать отцу Сильвестру, сегодня работы было вдоволь, даже некогда заняться чтением и письмом. Честно говоря, Джон только радовался по этому поводу, уже довольно зная нрав отца Сильвестра и его тяжелую руку. Днем, как обычно, приехал Готлиб, и подмастерье аптекаря с учеником отправились в монастырь на скрипучей старой телеге.
* * *
В монастыре на Мельхиора и Джона нет-нет да и глазели с любопытством. История невозможного появления ученика в монастырской аптеке быстро облетела обитель, но про испытание никто ничего не знал. И Иона, и Флор на все шепотливые расспросы не в меру любопытных братьев отвечали одно: аббат самолично проверил нового ученика и согласился его принять. А епитимья наложена за гордыню, и поделом. Мельхиор, бледный и слабый после тряской дороги, хотел было сразу идти к аббату, но его все же начало тошнить, и Иона послал Флора передать, что покаянник прибыл и теперь обретается в госпитале. Вид Мельхиора яснее ясного свидетельствовал: пост был выдержан без поблажек. Аббат велел явиться к нему утром, после молитвы, и там он разрешит брата аптекаря, уповая, что тот достаточно вразумлен. Мельхиор, опираясь на плечо Джона, с трудом пришел на вечернюю молитву, но выстоял службу, как должно. Ночевать они все же отправились к Ионе, в госпиталь, благо иных больных на тот момент не случилось.
глава 9
В монастыре Джону, странный случай, не дали никакого дела. У Ионы было достаточно своих забот, чтобы обращать внимание на неуклюжего и неотесанного мальчишку из аптеки, Флор прилежно выполнял все положенные ему уроки, Мельхиор был слишком нездоров, да и готовился предстать перед аббатом и принять разрешение от епитимьи. Джон, свободный и бездельный, как птица небесная, шлялся по всей обители, благоразумно стараясь не попадаться на глаза инфирмарию. Пожалуй, впервые в жизни его никто никуда не гнал и не ждал, он незаметно исчез после молитвы и обеда, явившись лишь перед ужином, и следующий день собирался провести в той же беспечной полузапретной свободе. Впрочем, облазав все аббатство вдоль и поперек, он слегка заскучал. Удирать за стены монастыря Джон откровенно боялся: мест вокруг он не знал, да и кто поручится, что старый Сильвестр не выполнит обещания и не выставит его вон за самовольную прогулку? Лучше уж не рисковать.
* * *
Перед церковью пышно цвели августовские розы. Шесть огромных кустов, по три слева и справа от входа, были усыпаны поздними, роскошными цветами. Ближе ко входу росли белые, тонкие, горделивые, дальше полыхали розы глубокого винного бархата, но щедрее всех цвели кусты роз оттенка темного золота. Джон замер, оглушенный их прохладным капризным ароматом. В жизни не видал он таких великолепных цветов. Воистину, то были розы из венка Мадонны. «Что, малыш, не хочешь ли сорвать?» - прострекотали за спиной. Невысокий, чуть выше Джона, старичок с совком в руке смотрел на него с веселым любопытством. «А сорвать-то нельзя, - хихикнул старичок, - каждая сосчитана, и все принадлежат Деве Марии». Джон, покраснев, попытался было объяснить, что он и не думал ничего такого, но старик, дернув плечом, уставился на него и спросил, не хочет ли мальчик помочь ему, отцу Инне, садовнику аббатства, коли уж имеет досуг стоять и пялиться на аббатские розы. Джону все равно было нечего делать, и он поплелся за старичком. Тот смешно по-воробьиному припрыгивал на ходу, одна нога была у него короче другой, кроме того, старик был горбат. Шли они недолго. У старой стены, в тихом и теплом солнечном месте в траве темнели глубокие квадратные ямы. В некотором отдалении от них Джон увидел несколько странных пучков голых стеблей, охваченных железными венцами. Корни у них были подрыты, неподалеку валялся острый кол, вилы и лопата. Монах, выставляя одно плечо высоко над другим, кивнул головой на окольцованные кусты и сказал: «Ну вот, сынок, пришли. Теперь ты хватай за стебельки, вон те, крайние, повыше пояска, а я подтолкну. Да смотри, держи хорошенько и сильно-то не тяни. Растения - они тоже боль имеют, если корни порвать. Осторожненько держи, как ребеночка». Джон непонимающе посмотрел на старика и вдруг остолбенел. Так вот зачем его сюда привели. Ледяной озноб прошил его до костей, обдал холодным потом. «Дедушка, - сипло шепнул Джон, - она же закричит. Нельзя же, дедушка!». Отец Инна оторопел, потом пристально вгляделся в посеревшее лицо Джона. «Ох мангельвурцер! Да ты что ж, Сильвестру ученик, что ли?» Джон судорожно кивнул. «Ты что ж, думаешь, старый Инна тебя вместо собаки привел?» Джон дерзко взглянул в сморщенное глумливое личико монаха и кивнул еще раз. Старик не выдержал и расхохотался, заливисто и высоко, почти с привизгом. «Да ты хоть раз мандрагору-то видел? - заливался он. - Умник, тоже! Пионы это, сынок, пионы! Помирать ить собрался, охти мне!» Джон стоял дурак дураком, не зная, от чего ему зареветь - от обиды или от облегчения. Отсмеявшись, отец Инна стал серьезен, перекрестил Джона, себя и кусты, подвел мальчика к голым неопрятным стеблям, торчавшим из земли, и показал, как надо держать. Сам взял в руки вилы, бережно подвел их под кусты, откуда торчали корневища, облепленные комьями земли, и с криком «тяни легко», резко нажал на рукоятку здоровенных вил. Куст вывернулся из рыхлого газона и остался в руках у аптекарского ученика. Ни крика, ни смертельного плача, только некрасивая метелка, облепленная землей, валяется на лужайке. Отец Инна просиял, захлопал в ладоши и стал хлопотать возле куста, очищая корни, вынимая лишние травинки. Джон с любопытством заглянул ему через плечо. Нет, ничего похожего на альрауна и вправду не было. «Не веришь? - хитро усмехнулся отец Инна, осматривая пион. - Эх, грамотей! Кто ж мандрагору-то днем копает! И прутьев у ней нет никаких, лопух и лопух. Только что цветет красиво, лиловым. Да и не кричит она. Враки все, я рвал, так уж знаю. Дурачит тебя Сильвестр!» «Не только отец Сильвестр, - обиделся Джон. - Мне отец Мельхиор тоже рассказывал». Вынув острый нож из холщового кошеля, старик обрезал старые худые корни, оставив лишь самые сочные, здоровые. «Ну так оба и дурачат, - спокойно парировал старый садовник. - помогай-ка лучше, мангельвурцер. Кол подай». Отец Инна распоряжался, как военачальник в битве, как аббат на торжественной мессе, как... как Сильвестр в аптеке. Не подчиниться Джон не мог. Он крепко ухватился за куст, и острый кол пронзил путаницу корней. Точным движением отец Инна вогнал острие в середину беспорядочных обрезанных стеблей, мясистых корешков, целого подземного гнезда, и огромный куст разломился пополам. Одним взмахом ножа садовник ловко раскроил каждую половинку еще надвое. Потом они с Джоном присыпали срезы толченым углем и отправились сажать кусочки пиона в ямы подле стены. «Бережно, бережно, сынок! - покрякивал отец Инна, - глазки ему береги. Вот они, красненькие, в них вся витальная сила . Это у нас багряный, рдеет, что твой плащ у святого Георгия, а вот сейчас белые рассадим и передохнем». Джон держал кустики, пока отец Инна припорашивал их землей и питательной смесью, ведрами таскал воду из недальней бочки, чтобы дать напиться саженцам, зарывал безобразные ямы, оставшиеся на месте старых кустов, и слушал, раскрыв рот, бесконечные рассказы отца Инны про лилии, несущие на себе слова небесной молитвы, про липу, зацветшую среди зимы, чтоб почтить умирающего святого, про цветок граната и три кольца роз, подарок Деве Марии от архангела Гавриила. Так и нашел его Готлиб, проходивший мимо и поздоровавшийся со старым садовником. Джон, перемазанный в земле, пару раз облившийся водой, даже не заметил, что прошло несколько часов, что его выходная рубаха превратилась в грязную тряпку, что все это время он ни разу не вспомнил о Мельхиоре.