л: «Ну, голубчик, ты, я гляжу, совсем молодцом. Готовься, скоро за тобой приедут. - Валентин непонимающе посмотрел на него. - Да родня твоя через три дня, много четыре, сюда пожалует. Поди, соскучился? Ничего, вот дома окажешься, отдохнешь от наших порядков!» Валентин безразлично пожал плечами и запер дверь. Когда они вернулись, он резал сыр и чуть лежалые яблоки к завтраку, лицо его было припудрено, особенно густо - веки и нос. После завтрака Джон, как обычно, засел за переводы, Валентин, бледный и нахохлившийся, выпил положенный укрепляющий настой и смиренно принялся перетирать сушеные корни имбиря, начинался новый день, похожий на все предыдущие дни. Мельхиор умилился, глядя на примерное прилежание гордеца Алектора. Шепотом указав Джону пару ошибок, он подошел к Валентину и похвалил его от души. «Что же мы будем делать, когда ты от нас уедешь: как справляться-то станем?» Сильвестр, входя в кухню, только хмыкнул и велел Мельхиору не трепаться попусту, а без лишних проволочек открывать аптеку. Через два дня в аптеку вошел незнакомый человек и отрекомендовался слугой барона Генриха. Оказалось, что его хозяин вот-вот прибудет в город и велел узнать, как скоро отец Сильвестр может принять барона с баронессой по делу, известному особо. И как скоро можно будет увидеть молодого хозяина, чтобы передать ему наставления от родителей и необходимые вещи? Джон, по знаку Сильвестра, побежал за Валентином. Когда сын барона Генриха вышел из темного коридора, слуга почтительно поклонился ему и протянул сложенное письмо. Валентин принял конверт, дернулся, поймав ехидный взгляд Сильвестра, пробежал глазами по листку, исписанному крупными строчками и, секунду помедлив, показал письмо старому аптекарю. * * * Несколько дней спустя барон и баронесса Фальстерн прибыли в Скарбо и в тот же день посетили аптеку обители святого Фомы, где оправлялся от тяжкой болезни их младший сын Валентин Фальстерн. Старуха Джинна, заглянувшая с базара за мазью для суставов, увидела почтенных гостей и в панике бросилась вон, забыв и мазь, и кошелку с провиантом. Джон был отправлен за ней, когда же он вернулся, Сильвестр кивком отправил его в кухню. Высокие гости уже были там. Ярко горел огонь. Барон, пожилой, дородный, но с выправкой старого воина, восседал за столом, баронессу устроили поближе к очагу. Валентин, молчаливый и сумрачный, стоял подле матери, та порою гладила его по худой полупрозрачной руке. Наконец барон Генрих прервал молчание. «Ну, я рад, искренне рад, отец... Сильвестр, что вы вернули нам сына. - Старый аптекарь молча поклонился. - Я надеюсь, Валентин вел себя достойно своему положению и роду». - «Не стоит благодарить меня. Господа благодарите, - сухо и чуть желчно отозвался Сильвестр. - Господа и братьев Мельхиора и Серенуса, которые выхаживали ваше дитя». Баронесса на секунду сжала пальцы Валентина и улыбнулась детской улыбкой. Голос у нее был грудной и воркующий. «Отец Сильвестр, отец Мельхиор! Спасибо вам за все! Вы позволите? - по ее знаку слуга снял с плеча объемистую сумку и поднес ее Мельхиору. - Это лен, лучший рубашечный лен, и шерстяной материи на три плаща. Примите наш скромный дар, прошу вас!» Мельхиор взглянул на учителя и смиренно принял подношение. Сильвестр в кратких подобающих выражениях поблагодарил баронессу, и дальше разговор тек без досадных пауз, пока баронесса не спросила, когда же, по мнению почтенного лекаря, можно будет забрать сына домой. «Когда вам будет угодно, - пожал плечами Сильвестр, - но прошу вас сперва согласовать все вопросы с домом Трифиллием». И тут Валентин, не поднимая глаз, спокойно и холодно отчеканил: «Я никуда не поеду». Барон с раздраженным удивлением взглянул на сына и начал медленно и тяжело краснеть. На какую-то долю секунды Мельхиор испугался, что старого Фальстерна хватит удар. Отец и сын смотрели друг на друга серыми одинаковыми глазами, и, похоже, не ждали добра. «Я никуда не поеду», - повторил Валентин. Баронесса сжалась и плотнее закуталась в шаль. Руку Алектора она давно уже отпустила. В кухне повисла мрачная тишина. Очевидно, только присутствие монахов мешало скандалу, и то ненадолго. «Так, Валентин, - весомо сказал старый аптекарь. - Иди и собери свои вещи. Разговор продолжим позже, а теперь покажешь родителям, где и как ты жил все это время». Валентин подчеркнуто поклонился Сильвестру, подал руку матери и, бережно поддерживая ее под локоть, повел баронессу по коридору. Барон встал, выслал вон слуг и отправился за женой и строптивцем. «Ничего себе!» - выдохнул Мельхиор. Сильвестр покосился на помощника и хмыкнул: «Прогневили мы Господа, не иначе. Что, Мельхиор, твоя работа? Ты прикормил?» Джон стоял в дальнем углу кухни ни жив ни мертв. При мысли, что Алектор остается здесь навсегда, его охватил тоскливый ужас и отчаяние. Старый аптекарь обвел взглядом свою притихшую общину и расхохотался. * * * В комнате Валентина шла самая настоящая битва. Баронесса всхлипывала, страсти почти кипели. «Что значит «не поедешь»? Что значит, здесь?! - грохотал отец. - Поедешь и не пикнешь!» Валентин отвечал лениво и негромко, всхлипывания переросли в плач, плач в рыдания, «Ольвия, цыц!» - «Полно вам, матушка!» - «Сколько позору за тебя, сволочь!» Мельхиор тревожно взглянул на Сильвестра, не поубивали бы они там друг друга, тот пожал плечами. Открывать аптеку, пока за дверями бушует барон Генрих, не было никакой возможности. Вскоре раздался звук оплеухи, баронесса пронзительно закричала. Глаза Джона округлились. «Враги человеку домашние его, - хмыкнул Сильвестр со знаньем дела. - Целибат, только целибат!»