* * *
В феврале холода унялись, город подобрался и готовился к посту, а до того - к карнавалу. Праздник должен был пройти весело, но чинно, как и подобает городскому увеселению. Похоже, готовились к нему все, даже Заглотыш под большим секретом сообщал приятелю, как нищие выстроятся в колонну и пройдут по площади, все, сколько их ни есть. Хьюго будет навроде как король, в золотой короне и бархатном плаще, а в королевы на сей год собираются нарядить Агнесску, его родную сеструху. Белокурую Агнессу Джон пару раз видел, она и вправду была красавицей, кабы не вечно чумазое личико и не грубо подмалеванные глаза и губки. Промышляла Заглотышева сестренка в той части города, куда Джону был путь заказан. Давясь от смеха, брат королевы рассказал, какую шутку решил отмочить Хьюго на этом каранавале: король и королева нищих будут сами раздавать милостыню. Швырять в народ мелкие монетки, а монетки эти будут... да ну, не скажу, а то секрета на получится. Джон не понимал, откуда это у нищего Хьюго всамделишная золотая корона, да еще и с рубинами, и чем это нищие будут оделять толпу, но спрашивать не стал. Заглотыш и так важничал сверх всякой меры, кроме того, кто их, нищих, разберет, может, на самом-то деле они и вовсе не нищие никакие, а богачи богатские, просто золото свое прячут, как гномы под землей. Только выставишь себя лишний раз дураком, чего не хватало. Но слухи о карнавале Джон ловил и собирал. Само слово "карнавал" щекотало язык, будоражило не хуже чем Антониевы россказни про тигерусов и мантикору. Одно только пугало: а вдруг карнавал - совсем не то место, куда должно ходить монастырскому ученику, а потому никуда его не отпустят? У отца Николая они и слова такого не слыхали. За неделю до праздника весь город гудел, готовился, только в аптеке будто и не замечали ни общего оживления, ни шушуканья. Джон просто изнывал от желания и надежды. К Сильвестру соваться было совсем боязно, и потому, набравшись смелости, как-то вечером перед тем как уснуть, он подобрался к Мельхиору, чтобы спросить уж напрямик. Мельхиор, выслушав сбивчивый Джонов рассказ о чудном чуде "карнавале", хмыкнул и заметил: "Да глупости это, малыш, глупости и суета. Но чего ж, сходи, коли желаешь, поглазей. Но уж будь любезен, чтобы после процессии мигом вернулся, а то потом всякое начнется, да и Сильвестр не похвалит". Джон мигом успокоился и с того момента бегал, мурлыкая себе под нос песенку, какую то и дело наигрывали музыканты на базаре, развеселую плясовую. "Скоро-скоро, очень скоро у нас будет карнавал", - и с этой песенкой быстрее бежалось по обледеневшим улицам, чище мылись полы, легче перетирались неподатливые корешки, даже злющие луковицы веселее превращались в кашицу, а после в мазь. * * * В канун карнавала Джон ворочался с боку на бок, не в силах заснуть, а ночью все просыпался от ужаса - не прозевал ли он свое счастье. Наряжаться пришлось недолго, собрался да подпоясался, да Мельхиор сунул ему пару ломтей хлеба с мясом и монетку для праздника. Базарная площадь оказалась запружена народом - крестьяне, их жены и дети, подмастерья, побродяжки, стражники, веселые девки, уже поддатые парни. На карнавал в Скарбо сходились из соседних селений - еще бы, есть на что поглазеть. Вовсю торговали орехами, семечками, мелкими пирожками и горячим питьем. Чистая публика сидела у окошек на вторых этажах, заранее выкупив это право у хозяев домишек. Раз-два в год жилье с видом на рынок стоило недешево. Джон где ужом ввинчиваясь меж людьми, где пихаясь, но сумел таки пробраться почти в первый ряд. Пару раз ему съездили по шее, и то беззлобно, больше для порядка. Кругом галдели, судачили, грызли орехи и перебрасывались шуточками, чье-то дитя в сотый раз тянуло "ну ма-а-а-ам, ну скоро?", парни пытались заигрывать с девушками, Джона притиснули к какому-то дяде, дядя потел, чесался и кисло пах овчиной и пивом. Монетку аптекарский ученик сунул в колпак, а хлеб с мясом, чуть подумав, сжевал прямо тут. Пожалуй, еще года два назад он бы и не поверил, что есть на свете такая прорва людей, да и вообще мир окажется таким огромным. * * *