Взгляд Синтии тускнеет, когда она извергает свой гнев. Но она смотрит не на меня. Она смотрит сквозь меня, ее разум блуждает в прошлом.
— Это была не я, Синтия. Я прошу прощения за всех, кто причинил тебе боль, но это была не я… оу!
Она хватает меня за волосы и жестко дергает, ее сумасшедшие глаза сверлят меня.
— Это была ты! Он бросил меня из-за тебя. Оставил меня с твоей злобностью.
— Это была не я. Я не обижала тебя. Твоя мама обижала тебя?
— Что? Не узнаешь меня? — она усмехается, затем распрямляется и дергает себя за волосы.
Я задыхаюсь, когда ее длинные локоны отлетают в сторону. За ними следует шапочка, обнажая короткие пепельно-русые волосы. Она снимает свои накладные ресницы, а затем рукавом стирает помаду. Когда она поворачивается в мою сторону, на меня смотрит лицо Томми Слаусона, его голос становится глубже.
— Сейчас узнаешь меня, мамочка?
Мое сердце бешено бьется, частота вздохов зашкаливает.
— Как ты…
— Я стал тем, кем должен был, — он иронизирует. — Я одалживал, крал, убивал… все, что помогло бы достичь поставленных целей, мама. Целей! Того, как ты говорила, чего у меня никогда не будет.
— Посмотри на меня, — говорю я. Даже несмотря на то, что я знаю, что он не в себе, я пытаюсь рассуждать с ним, потому что инстинкт самосохранения может стать собственной отчаянной формой сумасшествия.
— Я одного возраста с тобой. Никаких шансов, что я могу быть твоей мамой. Я не она, Томми.
Звук собственного имени, казалось, выводит его из состояния ненависти. Томми трясет головой и хмурится, сложив руки.
— Как ты узнала мое имя? Я никогда не говорил тебе.
Я выпаливаю первое, что приходит на ум:
— Я видела тебя в Колумбийском.
Он выглядит обеспокоенно.
— Но я был так осторожен. Ты не видела меня. Нет! Я убедился в этом.
Как только до меня доходит, что Томми, должно быть, и был тем сталкером, который, как я решила, был плодом моего воображения в колледже, он начинает расхаживать, бормоча себе под нос:
— Он сказал мне следить за тобой. Выяснить, ты ли написала ту статью, которая разрушила все.
Он останавливается и поворачивается ко мне.
— Но когда я увидел тебя в первый раз, я понял, ты была большим. Честно говоря, я был рад, что мне не пришлось больше писать те письма и иметь дело с посылками.
Он понижает голос, его глаза путешествуют по моему лицу.
— Ты была намного большим, чем он мог представить. Так что я солгал и сказал ему, что не ты автор, хотя знал, что это была ты.
Записки в почте? Боже, должно быть, Томми был тем, кто клал посылки с наркотиками и подробными инструкциями в почтовые ящики студентов.
— Как ты узнал, что я написала ту статью? — шепчу я, осознав, что «Он», на которого ссылается Томми, был профессор Якобсон, человек, который шантажировал своих студентов и проводил всю наркооперацию.
Когда Томми придвигается ближе, внезапно улыбаясь, я пытаюсь не отпрянуть от него. Последнее, что я хочу сделать, это спровоцировать его. Он слишком нестабилен. Не думаю, что вывести его из себя заняло бы много времени.
С благоговением поглаживая мои волосы, он говорит:
— Я знал, что ты написала эту статью, потому что я читал все, что ты писала. Построение фраз, модели слов, все было там, если бы кто-нибудь удосужился читать их так, как это делал я. Даже после колледжа, я следил за твоей карьерой в «Трибьюн» и затем перешел к твоим книгам.
— Моим… — я сглатываю, чтобы мой голос не сорвался. — Моим книгам?
Когда он смотрит на меня, я вижу застенчивого парня, который протягивал мне полотенца и бутылки с водой эти несколько дней. Боже, сейчас его замечание, что мне надо пить больше воды, когда я очнулась, обретает смысл. Скорее всего, он добавлял в те бутылки с водой тот же препарат, который подсыпал мне в пиво в «Пришпоренном». Если бы не Себастьян, Томми схватил бы меня давным-давно.
Он кивает.
— Я большой фанат, мисс Лоун. Я даже вхожу в твой фан-клуб. Слежка за твоей карьерой некоторое время помогала мне оставаться сосредоточенным.
Внезапно темное облако заходит на его спокойные черты, когда он роется в кармане. Вынув нож, он открывает его, а его голос становится злым.