Не все, однако, скопинцы были замешаны в рыковских махинациях. Вот эти-то незамешанные стали бить тревогу, стали писать начальству, но… скопинский Шпекин был на страже, потому что за пятьдесят рублей в месяц…. И телеграмму тоже не отобьешь, потому что телеграфист… Хотя бы и отбили, хотя бы и письмо дошло, к примеру, в Рязань. К тому времени рязанский губернатор был почетным гражданином Скопина. Ну хорошо, предположим, что не в Рязань, а в Петербург. Так ведь и министр финансов Михаил Христофорович Рейтерн тоже был почетным гражданином Скопина. Конечно, подношений он от Рыкова не брал, упаси Господь, но благосклонно принял сообщение о том, что в Санкт-Петербургском университете учреждена стипендия имени его самого сроком на двадцать лет. И деньги для этой стипендии выделил не кто иной, как…
Правдоискатели не унимались. К тому времени из карманов вкладчиков было вытащено более двенадцати миллионов рублей. От этой суммы, если пересчитать ее на наши деньги, можно с ума сойти. От этой суммы к началу суда уцелело всего восемьсот тысяч. Впрочем, до суда еще было несколько лет попыток обратить внимание начальства на финансовую пирамиду, которую построил Рыков. В конце концов обратились к газетчикам. В 1882 году, спустя девятнадцать лет после открытия скопинского банка, петербургская газета «Русский курьер» напечатала серию статей, которые вызвали страшную панику среди вкладчиков банка. Вкладчиков были тысячи – из Томска, Иркутска, Смоленска, Нижнего, Москвы и Петербурга. И только два десятка вкладчиков были из Рязани. Скопин наводнили кредиторы. Все ринулись забирать свои деньги, но забирать было уже нечего. Кто-то остроумно заметил, что если даже для покрытия долгов банка продать весь Скопин вместе с фонарями, домами и даже собаками, то все равно вернуть можно будет лишь двадцать восемь копеек с рубля.
Следствие и суд длились два года. Суд проходил в Москве. Вместе с Рыковым на скамью подсудимых уселись еще два с лишним десятка его подельников. Газетчиков было едва ли не больше, чем подсудимых. Рыкова признали виновным по всем пятидесяти пяти пунктам обвинения. Удивительно то, что у подсудимых не нашлось ни денег, ни золота, ни ценных бумаг. Почти все украденное непосильным трудом было прожито. Сам Рыков был гол как сокол. Он лично взял себе миллион и еще пять, чтобы оплатить этими деньгами молчание тех, кто мог встать у него на пути. Все деньги ушли, как писал Антон Павлович Чехов, писавший отчеты о судебных заседаниях для «Петербургской газеты», на то, чтобы есть раков борделез, пить настоящее бургонское и ездить в каретах. Все кончилось для Рыкова Сибирью31. Туда он и отправился на поселение – поближе к своим сибирским вкладчикам. Бывшим, конечно, вкладчикам. Ходили слухи, правда непроверенные, что там, в Сибири, его эти вкладчики на тот свет и отправили.
Не могу удержаться, чтобы не привести слова Салтыкова-Щедрина – между прочим, в те поры управляющего рязанской Казенной палатой, хорошо знакомого с делом Рыкова. «У нас и сплошь так бывает: лежит куча навоза, и вдруг в ней человек зародится и начнет вертеть. Вертит-вертит – смотришь, начал-то он с покупки для города новой пожарной трубы, а кончил банком! Вот ты его и понимай!» Понимаем. Как не понять. У нас в навозных кучах и теперь, слава богу, недостатка нет. И в каждой, если присмотреться, кто-то зарождается и вертит. Ох и вертит…
В скопинском краеведческом музее могут о Рыкове рассказывать долго. Не без тайной, как мне показалось, гордости. Экскурсовод после экскурсии по музею повез меня смотреть здание скопинского банка, который теперь давно уже не банк, а просто старый облупившийся дом, принадлежащий скопинскому территориальному отделу социальной защиты. У входа в дом висит большая мраморная памятная доска, на которой выбито, что здесь в девяностых годах позапрошлого века работал предводитель уездного дворянства Сергей Николаевич Худеков. Рядом с доской притулились две небольшие таблички – одна местного отделения коммунистов, а вторая такая же, но единороссов. Экскурсовод рассказал мне, что еще в детстве приходил сюда к маме, которая работала в этом здании, и видел огромные сейфовые комнаты. Впрочем, к тому времени в них были только пыль и паутина по углам.
31
Нашел я в сети фотографию Ивана Гавриловича. Увы, отвратительного качества. Видимо, уже последних, сибирских времен. Шапка-«пирожок» на голове, папироска в зубах, ухо правое торчит, но глаза, но усы, но глаза… выдают в нем такого… Как хотите, но достаточно одного взгляда на это лицо, чтобы на всякий случай перепрятать деньги поглубже, в самый потайной карман и немедля его зашить.