Глава 3
Пир начался на закате солнца - именно в это время когда-то родилась царица - но сколько он продолжится, никто точно не знал. Ежегодно Священная Дубрава с богатырским размахом праздновала Лебедины именины, и праздник заканчивался то утром, а то и к следующему вечеру. Однажды пир затянулся на три дня, да и завершился только потому, что иссякли запасы хмельного меда. Государыня словно лебедушка вплыла в зал; женщины, увидев ее, восторженно ахнули. На ее праздничном наряде, тут и там расшитом крупным скатным жемчугом, не осталось пустого места из-за шитых золотыми нитями узоров. Изящно кивнув головой в украшенной жемчугом кике, Лебедь как бы сообщила присутствующим: «Я рада, что все вы собрались здесь». Царица по природе своей была немногословна, и большинство привыкло догадываться о ее мыслях по жестам и коротким обрывкам фраз. Царь поднялся, перед этим многозначительно переглянувшись с супругой, и громогласно произнес: - Да начнется пир! Ожидавшие только разрешения, гости тут же принялись за трапезу. Уставленные яствами столы так и манили, и сдерживать себя для многих было превыше сил и возможностей. По залу туда-сюда засновали прислужники, по случаю праздника обряженные в новые вышитые рубахи, заторопились наполнить чарки медом. Ничто больше не сдерживало собравшихся: вскоре отовсюду доносились смех и торопливая речь - не зевай, а то сосед тоже вспомнит какую-нибудь историю да расскажет раньше тебя! Яромир не отказывался от хмеля, которым прислужники торопились наполнить его чарку, но пить старался медленнее, чтобы подливать приходилось как можно реже. Он вообще давно устал от этого праздника, ежегодно повторяющегося во всех деталях, и удивлялся только тому, что царь ни свои, ни его, Яромировы, именины не празднует так же широко, как царицыны. После выступлений скоморохов и танцовщиц между столами, поставленными в виде буквы «П», появился калика с гуслями в руках. Его нельзя было назвать стариком, но постоянные странствия и тяжелая жизнь оставили на его лице множество морщин, а в волосах проявили седину. Он не поворачивал голову, держа ее высоко - создавалось впечатление, что глядит он куда-то за царские спины, хотя это было невозможно. Его бесцветные глаза просто не могли видеть. Калика провел пальцами по струнам, начал запев. - Над ракитою старою кровь запеклась. Ах, зачем ты, тропа, по кривой улеглась? Может, полоз волшебный глазами блеснул, Что царевич, не помня себя, утонул? По телу Яромира побежали мурашки, как только калика завершил первое четверостишье. Мог ли слепец предостерегать его, или это просто старая песня, ничего не значащая? Он оглянулся на других витязей: многие из них, нахмурив брови, недобро смотрели на калику, который тем временем продолжал свою песню. - Глас нечистых народов твой разум затмил, Не вернуться тебе с той дороги живым, Рак речной в твоем черепе выстроит дом, А хоругви останутся гнить подо льдом. За Буяном далеким плывет в море челн - И царевич в том челне уплыть обречен Далеко, к прародителям, к старым богам. Приберет его Мара к костлявым рукам. Никто не решался его остановить - обидеть калику, странника незрячего, все равно что себе в чашу плюнуть, добра не жди - хотя такая песня на именинах тоже считалась плохой приметой. - За ворота, царевич, смотри, не ступай. Лучше в тереме солнца восход повстречай. Коли будешь один, так пойдешь вмиг ко дну: Алконост да Сирин - птицы две за одну. Он в последний раз коснулся струн и молча отошел к скоморохам и танцовщицам, облюбовавшим дальний угол стола. Хотя окончание песни не скрасило гнетущую обстановку, вскоре все о ней позабыли, снова без остатка отдавшись хмелю и болтовне. Только Яромир никак не мог собраться с мыслями - то ли мед слишком пьянил, то ли песня калики что-то в нем перевернула. Вспомнились видения, посетившие его у тетки Ветраны: человек, истекающий кровью, морской берег и бушующие волны, гибель от которых калика предрекал царевичу. Он отставил чарку в сторону и собрался уже встать из-за стола, но мать перехватила его руку: - Ты куда это? Яромир глянул на нее - нарядившаяся к празднику, счастливая, улыбающаяся - и понял, что просто не может окончательно испортить ее именины, уже омраченные каликой. - Я к витязям пересяду. Скучно мне. Лебедь отпустила его руку, одобрительно кивнула. - И правда, иди. Теперь, раз обещание было дано, никуда не денешься. Яромир выбрал случайное место - только бы подальше от родителей да скоморохов - и, стараясь не привлекать лишнего внимания, опустился на скамью. Соседи ему достались «хорошие»: двое молодых отроков по обе стороны, а прямо напротив сидел Ряпко - он настолько захмелел, что без стеснения разглядывал Баженину ленточку, даже прижимался к ней губами. Его приходу Ряпко жутко обрадовался - настолько, что тут же заставил его пересесть на место рядом с собой. - Вот понимаешь, друг, - с трудом ворочая языком, начал он, - вроде обычная девка, а нет - запала. Вот сюда запала - понимаешь? - Ряпко с силой стукнул себя по груди, туда, где сердце. - И ни словечком не перемолвились, а как душу из меня вынула! Вот что делать с этим прикажешь, а? - и он, покачиваясь на лавке, приобнял Яромира за плечи. - Посватайся, - просто сказал Яромир. - Отец за тебя ее с радостью отдаст. Ряпко отпустил его, и, положив руки на стол, оперся о них подбородком. Некоторые пьяные, особенно если трезвыми они смешливы, во хмелю становятся страх какими серьезными. Вот и Ряпко, переведя грустные глаза на царевича, вздохнул: - Точно отдаст? - Не сомневайся, - поспешил заверить его Яромир. Протрезвеет - может, и не вспомнит, о чем спьяну болтал, главное, чтобы сейчас не дал знать о себе его вспыльчивый характер. А то рассвирепеет на пустом месте, глядишь, драку устроит. В позапрошлом году вот сцепился с каким-то витязем, мол, «он меня не уважает». А наутро краснел. - Ежели что, я в сваты пойду или батьку попрошу. Тогда-то точно отдаст! Видимо, это Ряпко успокоило, потому как он тут же опустил голову на сложенные на столе руки, довольно пробормотал: «Это ты дело говоришь, брат!» - и незаметно для всех уснул. Сидящие рядом отроки, быстро захмелев, тоже засопели. Вокруг не оказалось никого, пожелавшего бы заполучить его в собеседники, и Яромир спокойно принялся думать о своем. Когда он уходил, Терн еще не пришел в себя - сонная травка, которую ему влил в рот Щук «для восстановления сил», работала как надо. Что с ним делать дальше, уже было обговорено: пока не разъедется народ, он поживет в Щуковой избушке, а потом потихоньку скроется из виду, не без чужой помощи, конечно. И тогда Яромир сможет наконец выполнить задуманное, то, зачем он и приходил к тетке. Единственное, что беспокоило, так это слова Ветраны о том, что в одиночку ему пути не одолеть, да еще и песня калики подбавила масла в огонь. И кого взять с собой, кого посвятить в тайну? Яромир огляделся в поисках подходящего кандидата. Из старожилов вряд ли кто воспримет его всерьез - так уж повелось - а из отроков он мало кого знал настолько, чтобы довериться в таком серьезном деле. Разве что Ряпко... «Нет, не сгодится, - Яромир мотнул головой, как бы подкрепляя мысли действиями. - Глядишь, затоскует по своей Бажене, а то просто не согласится. Ему что - стой в карауле да стой, какая тут птица Сирин». Но о спутнике можно было подумать и позже, на повестке дня оставался травник. «А чего он не колдует? - Яромир вдруг задался этим вопросом. - Говорят, травники в колдовстве хороши настолько, что один безоружный с дюжиной справиться может, так чего он ни Лихому, ни князю змеиногорскому отпора не дал?» Пока он искал ответ на этот вопрос, его обступили скоморохи. - Ой ты грустный наш князек! Ты не веша