век от всего светлого, что есть в жизни: от семьи, любви, дружбы, да поселят внутри недобрые помыслы. И позабудет тогда разум самое главное, что человека человеком делает, и не во власти светлых богов повернуть уж все вспять. Остерегайся бродить ночами по чужим лесам, где духи предков не в силах сберечь тебя". Так вечерами говаривала кухарка, когда Яромир, в тайне от родителей, вместе с другими ребятишками приходил послушать ее сказки. Тогда нечего было бояться: жар печи надежно хранил от злых духов, не смевших коснуться священного огня. Но сейчас, когда костер у берлоги затушили, а среди ельника завывал ветер, косматые лапы ночных страхов протягивались все ближе и ближе. И Яромир никогда бы не подумал, что в нем живет настолько трусливая душа - сердце скатилось куда-то вниз, стоило только пронзительному волчьему вою разрезать темноту. Так зверь возвещает всему лесу, что выходит на охоту, и не поздоровится тому, кто попадется ему на пути. Но было в этом что-то злое и темное, непохожее на обычного зверя. Солома вдруг ни с того ни с сего стала колоть бока сквозь рубаху, и даже подстеленный плащ не помог. Не вытерпев этой медленной пытки, Яромир приподнялся, оперевшись на руки, и огляделся. Хоть в берлоге было темно, ему все же удалось различить силуэт чуть поодаль, и это его насторожило - ведь кроме него здесь должны спать еще двое. Встать в полный рост в берлоге не удавалось, поэтому Яромир пополз в сторону, пока спящий человек не оказался прямо под носом. Только прищурившись получилось определить, кто это: Терн или Радомир. Но если первый мирно сопел, закинув руку за голову, то второго нигде не оказалось. На первый взгляд волноваться было нечего - мало ли на сколько и по какой нужде калика покинул берлогу - но в ушах у Яромира все еще гудел, множась, но не приглушаясь, волчий вой. И снова зашумел лес, закачались папоротники над берлогой, а потом все стихло, пока напряженную, словно натянутый над пропастью канат, тишину не разрезал человеческий крик, душераздирающий, отчаяный. От него Терн проснулся и, проводя по лицу ладонями чтобы смахнуть дрему, нечетко пробормотал: - Выпи здесь очень уж громкие, - и он снова собрался завалиться спать, но Яромир резко рванул его за руки вперед, "усаживая". - Сколько тут верст до ближнего болота? Человек это, - покачал головой Яромир. Крик вдруг повторился, но звук отдалялся и становился тише. Как в тумане Яромир одним рывком поставил Терна на ноги - травник покачнулся и больно стукнулся лбом о земляной потолок - и бросился вон из берлоги. Оказавшись снаружи, он, ни минуты не раздумывая, бросился в лес, откуда продолжали доноситься странные звуки. Может, будь он сейчас один, повернул бы назад, спрятался бы в берлоге, как трусливый заяц, но за спиной раздавались шаги Терна, отчего-то придающие уверенности. Сучки цеплялись за одежду, а рубахи, словно решето воду, пропускали через себя холодный ночной воздух - кожа мигом покрылась мурашками, но еще и от леденящего кровь ужаса. Потому что в нескольких десятках шагов от дерева, у которого они остановились, стоял озаренный лунным сиянием волк, опираясь лапами на поваленное дерево. Крупнее зверя Яромир в жизни никогда не видел - в этом он готов был поклясться на чем угодно. Волк примерно с небольшую корову - да за такой трофей многие месяцами бы бродили по лесу! Но не размеры зверя страшили и леденили душу, а то, что лежало перед ним: белели грязные человеческие одежды, а алые пятна крови, разлившейся по траве, казались нереальными. Волк чуть отодвинулся, и луна осветила лежащее на поваленном дереве тело - в том месте, где кончается лесенка ребер и начинается брюшина, плоть насквозь пробила толстая ветка. Обломанные сучки валялись на груди несчастного, и волк, осторожно слизывающий с раны кровь, не касался их. - Радомир... - пораженно пробормотал Терн, и от этого шепота, коснувшегося уха, Яромира замутило. От осознания того, что в волчьи лапы попался их недавний знакомый, становилось дурно. А волк, будто почуяв присутствие чужаков, медленно повернулся: глаза его, сверкнувшие в ночном свете, плохо были видны издалека, но все равно стало ясно - зверь их заметил. "Вот, сейчас бросится, - чувствуя, как заходится сердце, твердил сам себе Яромир. - Нужно бежать, или лезть на дерево, или..." Но двигаться он был уже не способен. Когда волк сделал в их сторону несколько шагов, Терн потянул Яромира за рукав и с нажимом прошипел: - На дерево лезь! Но кровь застыла у Яромира в жилах, и тело все будто превратилось в сплошную кость. На мгновение ему почудилось, что волк совсем близко, и его почти человечьи глаза с интересом глядят на него. Но дурман рассеялся, а зверь, к радости и удивлению Терна с Яромиром, в последний раз провыл на луну и медленно побрел прочь от людей и поваленного дерева.