казы, больше не было, так что и Славомир казался богатырем. Второй караульный, на руках спустив ребятишек, подвел их к матери: - Дальше, извините уж, пешком. Голуба согласно кивнула, сделав такое выражение лица, будто все правила и уставы знакомы ей не понаслышке: - Понимаю, порядок такой. Дети! И круглая, как колобок, женщина повела своих детей по улицам Священной Дубравы. Ослик засеменил вслед за ними. Повозки стали прибывать чаще: молодая княжна из Степного Гая в сопровождении трех нянюшек, скоморохи и танцовщицы, после следовали купцы. Яромир никак не желал уходить от ворот, хотя у него были и другие дела. Разномастные повозки с их хозяевами просто зачаровали его - никогда столько народу не появлялось в Дубраве. Последним прибыл князь со Змеиных горок вместе с сыновьями. Их у него было двое - рослых и крепких, как молодые дубки - поэтому Ряпко, заметив в повозке третьего человека, который неподвижно лежал под старым плащом, спросил у князя, кто это. - А, поймали с утра у дороги, - махнул рукой князь. - По тропинке от Дубравы шел, озирался, заяц. Вот и доозирался - вам привезли, лазутчика, - и князь захохотал, а вслед за ним загоготали два его сына. Ряпко кивком головы подозвал Яромира, мол, ты царевиц и великий князь, тебе и решать, что с этим самоуправством делать - хвалить за него, али бранить. Яромир давно догадался, кого приняли за лазутчика. Сердце у него опять опустилось в брюшину и гулко забилось, грозясь прорвать кожу. Он на негнущихся ногах подошел к повозке, при этом стараясь сохранить равнодушное выражение лица, и резко сдернул плащ. Так и есть: пойманный вчера Лихим травник Терн, тяжело дыша, лежал на животе в полуобморочном состоянии. Тут и там виднелись кровоподтеки, а под правым глазом красовался фингал. Яромир пригляделся - вся шея Терна была перепачкана грязью, так что знак травников оказался неразличимым. Неизвестно только, сам ли предусмотрительный Терн замазал татуировку, или произошло это случайно во время драки. Нужно было действовать быстро и уверенно, а еще - надеяться на лучшее. Яромир нахмурил брови и грозно посмотрел на сыновей князя: - И кто из вас его так отделал? Те сразу сообразили, что хвалить их не будут, а потому отвечать не стали, только опустили глаза. На губах у них появились злые усмешки - командуй, княже, нам ни холодно, ни жарко. Посмотрим, кто еще главным будет, ты или мы. Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять, насколько пренебрежительно относятся к нему сыновья князя Змеиных горок, а может, и сам князь вместе с ними. Он для них не более зарвавшегося щенка с владетельным отцом, который неизвестно, будет ли еще править. Даже если царь решит именно его сделать своим наследником, никто и слушать не станет - займет трон более уважаемый и сильный кандидат, хоть тот же князь Змеиных горок. - Вы чуть не до смерти избили слугу с царской кухни, - Яромир повернулся к князю и заговорил с ним как с обвиняемым. - Ваше счастье, что он жив, потому как царь-батюшка не любит, когда глумятся над его слугами. И не оправдывайтесь. Он обернулся к Ряпко и уже мягче сказал: - Помоги мне отнести его к Щуку - тебя кто-нибудь подменит, надолго не задержим. А вы, - обратился он к князю и его детям, - ступайте в горницу, на первый раз вам прощается ваш низкий поступок. Терна осторожно перенесли на специально расстеленный на земле плащ, гораздо крепче и лучше того, каким его прикрыли князья Змеиных горок, и осторожно понесли к небольшому дому, стоявшему на отшибе. Это и была изба Щука. Щук в Священной Дубраве занимал много должностей: царский советник, лекарь и ученый, он также в свое время стал воспитателем царского сына, что давалось ему труднее всего. Яромир с детства не любил правил и больше тяготел к шуткам и проказам, чем к учению, но и здесь Щуку удалось добиться хороших результатов. Никто точно не знал, кто он и как появился в Дубраве, но многие поговаривали, будто он леший. Обычно жил он в выделенной ему горнице в царском тереме, но из-за наплыва гостей, слишком шумных и назойливых для него, временно переселился в эту избушку, до этого использующуюся в качестве кладовой. Щук гостей не ожидал: дверь отпирал он на удивление медленно, сопровождая все свои действия громким ворчаньем, чтобы потревожившие его слышали, как сильно им не рады. Но когда он наконец открыл дверь, Терн вдруг застонал. - Заносите быстрее, - скомандовал Щук, отходя в сторону, чтобы дать витязям дорогу. У маленького окошка стоял небольшой диванчик - Щук тяготел к современным удобствам - и именно на него уложили тихо постанывающего Терна. Пока Щук искал что-то внутри резного шкафчика, Ряпко спросил, можно ли ему идти на пост и, получив утвердительный ответ, тихо покинул избу. Тем временем Щук успел влить больному в рот какое-то пахучее лекарство и теперь принялся оттирать спекшуюся кровь и грязь, чтобы обработать царапины и ссадины. Яромир хотел его остановить - сотрешь грязь, и снова будет виден разоблачающий знак на шее - но не стал этого делать, потому что понял - раны могут загноиться. - Кто это его так? - спросил Щук, не отрываясь от работы. - Может, он просто упал. - Не умеешь юлить - и не старайся, не выйдет, - Щук внимательно поглядел на Яромира. - Я-то знаю, как люди бьют, а как падают. - Князь Змеиных горок и сынки его. Решили, что это лазутчик. Щук горько усмехнулся: - Два недоумка да их недальновидный батька. Вот сюда смотри, - он указал на ссадину на лбу, - еще чуть-чуть левее, и дуба дал бы парнишка. Несколько минут они молчали, Яромир только, нервничая, смотрел, как Щук все ближе спускается к татуировке. - Ты его знаешь или так, по доброте душевной ко мне, а не к Марфе-кудеснице принес? Марфой-кудесницей бредило все бабье население: и от порчи лечит, и детей малых от недоброго глаза заговаривает, и взрослого с того света достанет. А врачевала та простенько - поплюет через левое плечо, слова мудрёные скажет да молока кислого выпить нальет. Щук все никак не мог простить глупых баб, своих больных детей и мужей отправляющих к шарлатанке. - Знаю немного. Щук хотел еще что-то сказать, а потом замер, так и не закрыв рта. - И где это ты с ним познакомился? - сердито промолвил он спустя несколько минут, а потом отодвинулся в сторону, чтобы Яромиру хорошо было видно. На светлой коже черным выделялся знак, который в Священной Дубраве помогал узнать детей птицы Сирин, и который Яромир надеялся больше никогда не увидеть - те самые ветка папоротника и цветок, напоминавший лилию.