Размером с годовалого теленка волк стоял на пороге разорённой чужим вторжением избы, читая чутко подрагивающим носом историю ещё висящего в воздухе родного и постороннего запаха. Будто инеем от погони жаркой по морозу подернута шкура. Только не тает тот иней, как не разжигай внутреннее горнило. Метит время долго о бок с ним идущих. Матерый зверь встряхнулся всем телом, словно хотел сбросить с себя осевший морозный налет. Обежал вкруг избы, тщательно исследуя носом землю. Поднял лобастую голову к выкатившему на небо полному диску луны и ночная тишина зазвучала хрипловатой протяжностью волчьей тоски.
*****
Лют размеренным легким темпом бежал сплетением троп. Волком было быстрее, но почему-то казалось важным сделать это человеком. В волка он оборачивался, если места становились труднопроходимыми для человеческой ноги, и чтобы уточнить путь. Нюх его был сильнее, чем у обычного зверя. Даже не просто сильнее. Его нюх был нечто большее, чем простое обоняние. Он мог чуять не только тончайшие оттенки и направления запаха, его следы в воздухе и на земле. Он чуял мысли. Их запах. Вслед за запахом мыслей в его сознании всплывали образы. И читался путь. Запах мыслей оставлял в мире след более стойкий, чем обычные ароматы живого и неживого.
Он уже знал, что идёт по следу Змея. Змей был зол и раздосадован. В нём мешалось вожделение добычи и ослабляющее триумф раздражение от того, что она, добыча, не покорялась и не боялась. Спокойствие любимой отчасти тушило беспокойство Люта, трогало его сурово сжатые губы легкой улыбкой.
"Я иду, любушка моя. Уже скоро. Скоро", — повторял он про себя преодолевая версту за верстой.
Направление тонкой струйкой слабого, но вполне различимого аромата вело его чутье. Краса знала, думала для него.
"Скоро. Уже скоро… " — и похожая на оскал улыбка хищной вспышкой мелькала в бороде Люта, когда он возвращался мыслями к похитителю, чуя зловонные нотки его мыслей.
Лес сменился выжженной каменистой местностью. Видать, резвился Змей в царстве своем, злобствовал. Палил с разбором и без, наводил темные порядки.
Сколько ни длился путь, а любой дороге конец настает, если на месте не стоять. Привело его чутье к замку высокому из камня черного. Обнесен замок стеной без ворот да калиток. Тоже под стать замку. Стоит мрачной громадой — поди подступись. Змею с его крыльями самое оно, садись сразу на вершину главной башни и всех делов. Ну а бескрылым подход искать надо, не перепрыгнешь с наскока.
Запрокинул Лют голову, зубцы стеновые оглядел. Чтоб такое место да без стражи… Полезешь вверх, на крепкость пальцев надеясь, а тут и стрелою приветят.
— Есть кто? — крикнул, никого не углядев.
— Чево надо? Дань в корзину грузи, да вали. Кто там шлёт таких убогих? — раздался полный ленивого презрения голос. Невдалеке и впрямь стояла у стены некая конструкция из лебедок, канатов и корзины для подъема груза. Такой, правда, корзины, что быка поднять можно.
Меж зубцов всё же высунулось щекастое лицо с узкими, заплывшими жиром глазками увенчанное железным остроконечным шлемом. Сытая да спокойная видать жизнь на службе у Змея.
— Э-э, да ты без дани? Тогда просто вали, че приперся? Бродягам не подаем.
— Мне к хозяину твоему, — коротко бросил Лют.
— Ха! Ну ты чудила. К хозяину ему… Да он таких даже не жрет — брезгует! Ты из какой норы выполз, недоделанный? — обладатель сытых щек явно нашел удовольствие в разговоре.
Лют опустил голову. Попинал камешки у подножья стены. Страсть как хотелось подраться. Давненько с ним так разговаривать не пробовали. Жгла внутри слепая ярость. Сорваться бы в нее да на стену броситься. Глядишь, этот сала кусок пока лук со стрелами отыщет, пальцы цепкие вынесут наверх. А там уж зубам острым волю. Разгуляться зверю лютому — мясо, жилы в клочья, кровь брызгами.
Тут рука сама на котомку легла — память толкнула.
…Хоть и двужильность понятно чья, а все же в пути долгом остановиться приходилось. В одну из стоянок вышла из лесу старушка ветхая. Короб с грибами при ней.
— Заплутала, мать? — спросил Лют, после того как встретил и у огня усадил с кружкой отвара.
— Нет, — коротко ответила старушка. Лют на расспросах настаивать не стал, но ответ такой неприветливый малость задел. Ковырнул душу.
— За чай спасибо, — сказала немного погодя старушка, зорко глянув, добавила, будто с наставлением, — Горяч, ох горяч!
— Дак подуй, мать, или давай в холодок на землю поставлю, поостынет, — безуспешно попробовал сдержать усилившееся раздражение Лют.