Спросить бы, да язык не поворачивался. Прогнать бы, да от страха поджилки трясутся. И тут сказал чужестранец, к старосте обращаясь:
— Гости пожаловали.
То правда была, в деревню телега въехала. На ней люди не простые. Один в рясе, второй при мече, а третий уж был однажды в краях тех, подати собирал. Закатили телегу, осмотрелись. К ним староста Севан поспешил, скорее дом покидая.
— Здравы будете, милы люди, — ласково пожелал он и с опозданием скинул шапку. — Не ждали вас, времена нынче тяжелые. К нам вы за монетою, али заблудилися, али о зверях лютых беспокоитеся?
Выразил надежду старик, выделяя последнее. Хоть охотник приспел, а чужой он и страшный. Мужи, только прибывшие, доверия больше внушали, на людей больше похожие.
Первым в рясе человек представился, все в сторону развалин молельни глядевший:
— Молец Вересей, лицо духовное, властью прощать наделенное. О душах в лесу сгинувших, да о тех, на ком грехи побеспокоюсь я. Шел дорогой долгой, думал, уж не дойду до ночи, да добрые люди подвезли, — поклонился он своим попутчикам.
Старец стыдливо глаза опустил, уж лета как три помер прежний молец – хороший мужик. А после него нового не сыскали, а там грозы начались, молния возьми да и ударь по куполу. На восстановление монет не собрали, так дальше и жили. Пал Севан на колени, да поклонился.
Следующим представился уже знакомый собиратель податей:
— Никон я. Виделись уже в урожайный год. Но не по ваши карманы я, вы не тревожьтесь. Сопровождаю князя Иоанна, дабы выдать воздаяние за охоту на зверя вашего. Слух до самого царя о людоеде-то дошел. Вот хозяин земель и прибыл совершить месть за людей своих.
Таких знатных гостей в деревне той ни разу не видывали, ни до, ни после. Староста аж сел где стоял. Вновь на колени пал, шапку в пыли потерял. Такие люди, а он ни к столу подать разносолов не может, ни селян встречать выгнать, никаких почестей оказать не по силам ему.
Князь наградил старосту усталым взглядом и нехотя протянул перст, в который вцепился мужик, будто жизнь от этого деяния зависела.
— Лишнее это, встаньте, ведите нас в дом, там и говорить будем о бедах ваших.
Староста спал с лица, но повел гостей в большой дом, заранее прося помилования:
— Гость уже в доме моем обитает, по одеждам знатного рода, охотник. Возможно знаетесь с ним вы.
Князь Иоанн первым вошел и на пороге встал, завидев гостя того. Узрел бы кто как зло смотрел господин на человека, кушавшего за столом, не сомневался бы в том, что знакомы они. Но не видел того никто. Гость с чужестранным лицом в ответ, от еды отвлекшись, повернулся, кивнул, да к еде вернулся. Князю лишь плюнуть оставалось, да рядом сесть. За ним в дом остальные вошли, на гостя хмуро посмотрели: дело ли яства вкушать, не встав, не оказав должных почестей знатных людей. Им странный человек и толики внимания не пожаловал.
— Охотник вы, нам говорили? — Никон не пожелал предаться тишине и попытался разговорить столь странного человека, раз староста остался на дворе людей, выбежавших из жилищ, успокаивать. Не вышло чужака разговорить. Кивнул лишь охотник, и вновь за кости взялся.
Одарил его святыми знаками молец Вересей в надежде на чудо великое, но не исчез гость и в зверя не превратился. Иоанн, к пище едва притронувшись, лишь раз недобро на молчуна взглянул, да старосту дождался.
Вернулся Севан в дом, враз уверенность в слове своем обрел, с седой головы шапку по новой снял и поведал о волке лютом, о жертвах безвинных, о скотине загубленной, да о трудах его великих. Слушали его, вопросы задавали, один чужестранец молчал, покуда не обратился князь к нему.
— Стало быть, охотник Вы. Заплутали? Без лошади на зверя шли? Иль пала Ваша скотина?
— Скотину съел, — ответил этот странный человек хриплым, страшным голосом.
Отодвинулись тут все от него, только князь с места не двинулся и вопросы не оставил.
— Не казённая ли та лошадь была? Да не подавились ли Вы?
— Вкусная, — не то серьезно, не то шутя изрек охотник, к мясу желая вернуться, да Иоанн не унимался.
— Стало быть, один с арбалетом на оборотня пошли? Неужто умения Вашего на лютого зверя хватит? Иль выхваляетесь? А не слабо ли встать, да доказать?
Вновь от еды отвлекся охотник, вытер кулаком губы, недобро на люд честной посмотрел, да встал и покинул дом, на радость обитателям и гостям его. Куда пошел, никто не спрашивал. А спросили бы, так им не ответили бы.