Кира, впервые ощутив горячие Светины щёки, прижалась к сестре. Они утратили веру во всякую надежду. Потеряв счёт времени, просидели долго. Их горе нарушил подбежавший Пётр. Он схватил сестру за руку. Света не могла встать:
— Петя, это правда?
— Да, — с серьёзным выражением подтвердил Пётр. — Наш флот разбит. Надо бежать.
— И папа? — спросила Кира.
— Да, — Пётр сглотнул тяжёлую слюну. — Сочувствую… Бежим скорей!
Адмирал Вронская с экранов выкрикивала свои требования: «Сдаться! Сложить оружие! Разбомбить! Уничтожить!» С каждым словом кошмарного адмирала становилось понятно — оборона Кассии пала под мощью пятого флота Единства.
Люди от ужаса сгибались и бежали. Кира неслась вслед за друзьями, думая о Буцефале. Она надеялась, что сейчас они влезут в рубку и полетят далеко-далеко. Покинут весь ужас. И сбегут от страха!
Но вдруг сестра вбежала внутрь обычного пассажирского транспорта:
— Нет, стой! — закричала Кира. — Мы должны лететь на Буцефале!
Сестра, обуреваемая паникой, протянула руки и схватила за ворот:
— Мы должны лететь со всеми!
Вынырнуло лицо Петра. Он схватил Киру за руку и потащил внутрь:
— А, ну, марш, гражданка Грызлова!
— Мне папа сказал! — Кира недоговорила.
Не в силах сопротивляться Пете, она влетела в трюм. Парень, напористо и негодуя, приговаривал:
— А, мне сказали, спасти всех! И тебя тоже.
Оказавшись внутри транспортного отсека, Кира растерялась. Ей безудержно хотелось лететь на Буцефале, как сказал папа. Но с перепугу она запуталась, поддалась на страх и не успела убедить сестру.
Вместе с ними в кабине транспорта оказались десятки беженцев, бегущих с Кассии: женщины, дети, старики. Все мужчины остались биться до последнего.
Их тесную кабину тряхнуло, транспорт тронулся. За иллюминаторами поплыли стенки родной станции, но это были наружные стенки. Те самые которые Кира видела множество раз, когда вылетала в космос. Она покидала Кассию вовсе не на Буцефале, а на обычной коробке, у которой даже пушек не было. Биться с Единством теперь было нечем. Света и Пётр сели, и вместе с беженцами, уставились на экраны, где шло сражение. Телевизоры показывали полный разгром. Флот Кассии горел под ударами Единства. Последние защитники прикрывали отход беженцев. Торпеды и лазеры сжигали один корабль за другим. С каждым новым взрывом жители вскрикивали от жалости, поминая своих мужей и сыновей.
Адмирал Вронская злорадно говорила по громкой связи:
— Прекратить сопротивление!
Беженцы понимали, что по ним, как по мирным Единство огонь не откроет. Но от этого становилось не легче. Никому не хотелось попасть Единству в плен. Готовясь взять беженцев на абордаж, адмирал Вронская ликовала:
— Сдавайтесь и получите еду и кров!
Её прервал громкий рёв турбин, слышимый даже по связи. Около главного линкора появился истребитель. Кира услышала шепотки надежды:
— Это же Сокол?
— Точно, Рас Сокол!
Кира узнала корабль папиного друга. Сокол прилетел на выручку, но опоздал — оборона уже пала. Ему оставалось только спасти от плена беженцев. Сокол открыл огонь по линкору Вронской. Адмирал рассердилась:
— Убить его! Сколько он будет портить нам жизнь?!
Началась погоня. Флот Единства развернулся, отправляясь в погоню за непобедимым пилотом. Сокол уходил, огрызаясь торпедами и пушками. Но никто не мог за ним угнаться. Истребитель Сокола шутя и издеваясь делал такие финты и перевороты, что ни одна торпеда его не зацепила. Флот врага уходил в сторону, уменьшаясь в размерах. Пока оставалась связь, были слышна ругань Вронской. Адмиральша изо всех сил пыталась поймать Сокола, но чем дольше ругалась, тем больше выставляла себя на посмешище.
Сокол увёл за собой врага, спасая беженцев от слащавых обещаний “еды и крова” — на самом деле в Единстве рабства и плена! Молились женщины. Они затянули песню во славу героя. Вторя им, песню подхватили старики и дети. Не пели только двое. Кира со Светой сидели поодаль в обнимку и тихо оплакивали свою утрату.
Глава 3. На новом месте
Их странствие в космосе длилось недолго. Спустя два дня судно причалило к станции Кировец. Прибывших считали беженцами. Кире это слово показалось унизительным. Ведь когда Кассия приняла спасшихся с Сумеречной, никто не посмел их назвать “бедными”; на Кассии потерпевших приняли по-человечески. Но на Кировце жизнь была устроена иначе.