— Ты стал взрослее и умнее, ты сам сможешь найти это место.
— Ты меня к нему потащила, ехидная девчонка — тебе и находить! Так что не вздумай сдаваться и тем самым нарушать данное мне обещание.
— Я постараюсь…
Наки опять закашлялась, затем повернулась на спину и закрыла глаза. Сознание ее вновь провалилось куда-то.
Дийк поднялся на ноги и огляделся, ища, из чего можно разжечь костер. Вот-вот опустится ночь, а они здесь прохладные. Но тут же забыл о своей затее — увидев метрах в двустах человека, ехавшего верхом на гигантской птице. Она рассекала траву мощным обтекаемым корпусом, подобно паруснику на море. Человек явно направлялся в их сторону, но на всякий случай промир замахал руками. Абориген помахал в ответ и ускорил бег своего скакуна. Его уже можно было разглядеть: старик с безбородым лицом цвета скорлупы грецкого ореха, с седыми курчавыми волосами.
Лишь только абориген спешился, легко, по-мальчишечьи соскочив со спины птицы (она при этом громко крякнула и присела), Дийк бросился к нему. Он был готов на все, на любое унижение — лишь бы тот помог.
— Отец, умоляю вас, здесь девочка, она очень больна. Нужен целитель, помогите мне до него добраться! Я заплачу, сколько вы скажете.
Старик оказался маленьким и поджарым. Он был бос, с непокрытой головой — в одном лишь холщовом одеянии, перетянутом на поясе веревкой, с разрезом до бедра, чтобы удобнее было ездить верхом. Высокий лоб с тройным волнистым рядом морщин венчался спутанными колечками седых, с отливом в желтизну, волос. Карие глаза смотрели цепко и остро, но ничего угрожающего или настораживающего в его облике не было.
— Здесь нет поблизости целителя. Здесь никого нет, кроме меня. Но я, хоть и не врач, разбираюсь в травах и снадобьях. Думаю, что смогу помочь твоей девочке.
Он подошел к Наки, дрожавшей крупной дрожью под одеялом и курткой, присел рядом и, не касаясь, провел вдоль ее тела ладонями. Затем повернулся к Дийку:
— Не бойся: в ней не сломано ничего, что я не смог бы починить. Вот только нужные травы, как ты понимаешь, у меня дома. Это не так далеко. Помоги мне устроить ее, и Рум довезет твою маленькую подружку в два счета!
Он подвел к девочке птицу, держа ее под уздцы. Оторванная от травы, в которой увлеченно выискивала что-то кривым клювом, она недовольно топорщила перья на маленькой голове и клокотала. Вдвоем они осторожно уложили девочку на широкую и мягкую, словно тахта, спину. Дийк шел рядом, поддерживая Наки правой рукой за плечи, а старик вел Рума под уздцы с другой стороны.
— Как мне называть тебя, отец? — В голосе промира были почтение и благодарность.
— А как зовешь, так и зови, — пожал тот плечами. — Имя, данное матерью при рождении, я уже подзабыл за давностью лет. Можешь еще именовать Привратником.
— А как получилось, что в целом мире остался лишь ты один?
— Любишь собирать чужие истории? — Старик, хитро прищурившись, искоса взглянул на него. — Поверь, моя не так уж и интересна.
— А все-таки?
— Ну, что ж. Когда-то давно я совершил предательство. Теперь расплачиваюсь за него тем, что не могу покинуть это место. Должен торчать здесь в полном одиночестве кем-то вроде стража. Но ничего: и моему сроку когда-нибудь придет конец. Во всяком случае, я в это верю. Я смирился с собственным положением и давно не ропщу. К тому же у меня бывают гости. Не часто — раз в несколько лет, но я и этому рад.
— Гости? Откуда?
— Как ты, например. В это место рано или поздно попадают все проходящие сквозь миры. Это своего рода врата. Или, точнее, Окно, сквозь которое можно увидеть нечто важное. Так что правильнее будет называть меня Приоконником, а не Привратником, — старик коротко рассмеялся. Смех был рассыпчатым и воздушным, совсем не вязавшимся с его возрастом. Приостановив на миг птицу, он поправил сползающее на бок тело девочки. — Странно, что вас двое. Обычно подобные тебе предпочитают одиночество.
— Я тоже предпочитал, — буркнул Дийк. — Пока она не навязалась на мою голову. Теперь вот мучаюсь.
— Промиру не так-то легко навязаться, наколько я успел изучить ваш народец. Молодец, девочка!
Старик вновь рассмеялся, весело и с одобрением.
— Послушай, отец! Ты давно живешь и многое знаешь. Может быть, ты слышал о мире под названием Алуно? — Негромко, словно открывая постыдную тайну, Дийк добавил: — Это рай такой, и мы его ищем.
— Уверен, что он существует, — откликнулся старик. — Есть множество райских миров. А еще есть великое множество тупиков, из которых очень трудно выбраться. Каждый из приходящих сюда что-то ищет, и все эти путники по-своему сильны и мужественны. Но лишь единицы не застревают в тупике или в иллюзорном рае, приняв его за настоящий.
— А почему? Ты же говоришь, что райских миров много.
— Видимо, добираться туда надо другими путями. Вас двое — вам проще. А может, сложнее, не знаю. Здесь есть Окно, я уже говорил. Каждый видит в нем что-то свое. И для кого-то это оказывается помощью, а для кого-то наоборот — преградой.
— А что они там видят?
— Они не рассказывают. Да я и не спрашиваю. Зачем мне чужие жизни, когда у меня есть своя?
— Ты и мне разрешишь посмотреть в это Окно?
— Конечно. Только всему свой срок. Пока у нас есть более существенное дело. Смотри, как незаметно за разговором летит время! Мы уже пришли, и ночь не успела нас захватить в дороге.
Жилище старика было глиняным, с лохматой крышей из веток. На макушке виднелось большое гнездо из тех же веток, из которого испуганно выглянули и тут же скрылись две пестренькие птичьи головы.
С помощью Дийка Привратник бережно снял девочку с широкой спины своего скакуна, внес в хижину и устроил на лежанке. Внутри оказалось уютно: не было ни одной лишней или громоздкой вещи, все было просто и удобно: самодельный стол и лавки, плетеные циновки на полу, низенькая добротная печка, которую хозяин тут же принялся растапливать. Промир порывался помочь хоть чем-нибудь, но тот с усмешкой покачал головой: мол, не немощный, сам справлюсь. Он усадил гостя за стол, придвинул к нему миску с подогретой рассыпчатой кашей и холодный напиток с незнакомым кисло-сладким вкусом.
— Мяса я не ем, так что уж извини. Огородик у меня скромный, но это сытная пища — надеюсь, она сполна восстановит твои силы.
— Спасибо, отец. И за еду, и за кров. А главное — за Наки.
Привратник покачал головой.
— Рано тебе меня благодарить. Расскажи лучше о местах, где побывал, что интересного там видел. А я пока травы буду заваривать, чтобы девочку твою лечить.
Он засуетился у очага, и скоро по хижине растекся густой запах — терпкий, щекочущий ноздри.
— Я мало о чем могу рассказать. Разве что, чужие сказки. Вряд ли они будут тебе интересны.
— Ты так много путешествовал и ничего не запомнил? — удивился старик.
— У меня дырявая память. В ней отчего-то задерживаются лишь пейзажи, а люди и судьбы выпадают куда-то.
— Ну, так расскажи про пейзажи. Я ведь, кроме этой степи, и не видел почти ничего.
Дийк послушно заговорил. Он рассказывал о великой грозе, которую видел. Небо тогда по цвету сравнялось с землей, а молнии сверкали так часто, что на ни секунду не становилось темно. Трудно было дышать, волосы на голове стояли дыбом от разлитого в воздухе электричества. И было странно — почему он еще жив, почему ни одна из тысяч молний не испепелила его. Хотелось спрятаться, забраться в глубокую нору или погреб, но было некуда — дело происходило вдали от жилищ, на холмистой равнине. И одновременно тянуло забраться высоко-высоко, чтобы можно было дотронуться до сизых туч руками, а яркие плети молний свистели бы у самого уха…
Еще он рассказывал о пляже с черным песком, который омывали волны океана темно-алого цвета. Вода в нем была такой густой, что в ней нельзя было утонуть, но лишь завязнуть, как в киселе. В океане жили странные создания, умевшие менять форму тела, перетекая из одного в другое, словно из сосуда в сосуд. Они выплывали на поверхность глухой ночью и пахли, пахли так необычно и прекрасно, что хотелось умереть, когда они погружались на дно, унося свои ароматы.