Наки, угрюмо молчавшая со вчерашнего вечера, скупо выдавила:
— Он служит в охране короля.
— А имя брата тебе известно?
— Танис.
— Не густо, но и на том спасибо.
Промир подошел к кучке служивых, гоготавших у входа в кабак. Слегка приглушив жизнерадостные звуки, они взглянули на незнакомца с подозрением, а на рыша, словно прилипшего к ноге хозяина, с опаской.
— Эй, ребята, не подскажете, где я могу найти королевского охранника по имени Танис?
— Ступай на главную площадь — через две улицы и налево, — ответил, ухмыляясь, самый рослый из них. — Его как раз вчера вздернули. Думаю, еще болтается.
«Ну, ты и вляпался…» Стараясь говорить бесстрастно и деловито, Дийк осведомился:
— А за что его?
— За измену королю, вестимо. А ты ему кем приходишься? Друг, сват, брат?.. — Глаза здоровяка загорелись охотничьим азартом.
— Да денег он мне должен был. Теперь, уж видно, не отдаст.
— Точно, не отдаст! — компания расхохоталась, словно услышав славную шутку. — А много должен был? — В голосе солдата прозвучало вялое сочувствие.
— Прилично. Еще вопрос: а детей тут у вас куда сдают? Сироты которые?..
Здоровяк с полминуты соображал, затем облегченно осклабился:
— Ты, наверно, про «скудный дом», говоришь? Это ж надо — «детей сдают», ну ты и шутник! — Вся группа хором порадовалась новой шутке. — Это на самой окраине. Дойдешь до северных ворот, там спроси. Только просто так твоих детей вряд ли примут. У тебя кто — мальчик, девочка?
— Девочка.
— Хорошенькая?
— Пожалуй, что нет, — честно ответил промир. — А какая разница?
— Разница в том, что больше платить придется.
— Что ж, спасибо за помощь, служивые.
— Не за что, парень. Собака у тебя занятная — никогда таких не встречал. Что за порода такая?
— Горный людоед.
Дийк ответил, отходя и уже не глядя. Зато оглянулся Гоа и ласково оскалился.
Когда промир подошел к девочке, застыло ждавшей его на другой стороне улицы, солдат от входа в кабак словно сдуло.
— Твой брат мертв.
Наки равнодушно пожала плечами. Ему захотелось затрясти ее, сильно-сильно, и хотя бы таким способом выдавить рыдания, увидеть боль потери: у нее умерла вся семья, черт возьми, а она так спокойна, так отстраненно безжизненна!
Естественно, он этого не сделал. Чего иного можно ждать от обитателей мира, где за любовь сурово наказывают?
— Пойдем! Я узнал, где находится сиротский приют местного разлива. Там тебе самое место.
Она не ответила и лишь покорно затопала за ним, низко опустив голову.
«Скудный дом» (название приюта навевало неприятные ассоциации, но Дийк гнал их от себя) отыскался не сразу. Они долго плутали между одинаково неприглядных зданий, а потом долго стучали в ворота с облезлой краской, пока им не открыла необъятных размеров бабища, закутанная в три теплых рваных платка. Лицо ее было медно-красным, а маленькие заплывшие глазки глядели бессмысленно и сердито. К удивлению Дийка, она оказалась хозяйкой этого заведения.
Наки после беглого взгляда, брошенного в ее сторону, осталась в неуютном полуподвале почти без мебели, Гоа не пустили дальше ворот, промир же поднялся с начальницей приюта на второй этаж. К судьбе бедной сиротки бабища осталась безучастной, но массивное золотое кольцо с сапфиром оказалось убедительнее его речей. (Дийк всегда таскал с собой несколько ювелирных украшений, подаренных или полученных в награду.) Тетка растаяла и согласилась принять еще одно несчастное дитя под свое теплое крылышко.
Спустившись вниз, промир застал девочку в той же позе, в какой ее оставили.
Он присел перед ней на корточки и заглянул в глаза.
— С тобой будет все в порядке, малышка. Здесь о тебе позаботятся.
— В порядке… позаботятся, — бесцветно откликнулась та.
— Ты не хочешь даже сказать мне «до свидания»?
— До свидания, — она подняла лицо. Оно ровным счетом ничего не выражало. — Спасибо тебе, Чужой — за то, что возился со мной.
Гоа долго упирался всеми лапами, не желая уходить от ворот «скудного дома». Он скулил и умоляюще заглядывал хозяину в глаза. Дийк подумал с раздражением, что зверь становится слишком сентиментальным и любвеобильным. И оттого неуправляемым. С этим надо кончать…
О том, чтобы двигаться в путь прямо сейчас, не могло быть и речи: он слишком вымотался. Пришлось искать постоялый двор, где его приютили, взяв в оплату какую-то безделушку из другого мира, каких было немало в его рюкзаке.
Войдя в отведенную ему комнатуху, Дийк остановился перед отполированным медным диском, висевшим у двери. Кто-то находил его лицо привлекательным и даже красивым, кто-то — наоборот. Светло-серые (стальные, как назвала их Наки), глубоко посаженные глаза. В уголках их заметны морщинки, но не густо — значит, он еще молод. А может, не молод, а посто вечен — наверняка он не знал, не помнил. Он никогда не брился, поскольку борода отчего-то не росла. Пепельные волосы, напротив, росли слишком быстро, и он обрезал их после каждого перехода, оставляя вровень с плечами. Горбинка у самого переносья в форме ограненного камушка. Непривычные к улыбке губы, которым явно не хватает красок…
Путь без цели. Блуждания от мира к миру. А зачем, собственно, нужна эта цель, мечта? Дийк щелкнул свое отражение по носу, и медь зазвенела. Ему и так неплохо живется. Память не тяготит его — никаких ран на сердце. Он и Наки забудет скоро, через два или три мира — как забывал всех своих недолгих друзей и врагов, всех временных подружек. Трудно только уходить, делать первый шаг. А потом нужно лишь не оборачиваться, и все станет легко. Легко, как всегда…
«Серый — это значит никакой. Не выделяющийся, не живой, не мертвый, вечно гонимый самим собой, непонятно зачем и куда». Дийк бросил тело в постель, не раздеваясь. В голове отчего-то звучали, не желали стираться обидные и злые слова: «Ты трус. Мне стыдно и противно за тебя».
«Ну и пусть. Это ж надо выдумать: наказывать за любовь изнурительным монотонным трудом! Должно быть, таким путем хитрые лорды воспитывают в народе покорность. Покорность и пофигизм… Да, он чересчур задержался здесь!»
Наки уснула прямо в полуподвале — бабища, видимо, забыла про нее, занявшись другими делами. Сдвинула вместе два стула и свернулась клубочком, накрывшись все тем же неизменным тулупом. Было тихо — остальные томящиеся здесь дети то ли уже спали, то ли были так запуганы, что вели себя неслышней и деликатней мышей.
На рассвете ее разбудило горячее и влажное прикосновение к щеке. Подняв веки, она встретилась с сияющими золотыми глазищами. От радости и нетерпения Гоа пританцовывал всеми четырьмя лапами. Дийк стоял посередине мелового круга, начерченного на грязных плитах пола. Увидев, что она проснулась, он приложил к губам палец.
Не дожидаясь приглашения, Наки спрыгнула с неудобного ложа и устремилась к нему.
— Тулуп не забудь! Там, куда мы попадем, может оказаться холодно.
Она вернулась за тулупом и снова прошествовала в меловой круг, на этот раз степенно и чинно.
— А как ты пробрался сюда?
— Сказал сторожу, что забыл в кармане тулупа кошелек с пятью золотыми, и два обещал дать ему.
— Ну и удивится же он — когда ни ты, ни Гоа не выйдете отсюда!
— Вряд ли он способен удивляться. Весь в свою хозяйку.
— А ты не хочешь забрать то, что заплатил за меня? — деловито поинтересовалась девочка.
Промир усмехнулся и покачал головой.
— На поиски рая нужно отправляться с чистым сердцем и легким кошельком. Так что пусть оно останется этой достойной женщине на память о нас с тобой.
— Я не знаю, что такое рай. Но мир, про который мне рассказывала сестра, мы обязательно найдем.
— Конечно, найдем. А теперь возьми меня за руку и крепко-крепко зажмурься.
Он свистнул, но Гоа и сам давно уже прижался к правой ноге хозяина…
…………………………