Эти хлесткие «проклятья», что выплескивает рот,
Липнут вмиг, не отодрать их, на тебя и весь твой род.
Гадкой брани безобразье черт услужливо дает,
Чтобы Мир увяз весь в грязи, чтоб душа, забыв полет,
Опустила вяло крылья, дрянь привычную твердя,
Чтобы ангел от бессилья плакал, глядя на тебя…
Помнишь, как вдруг приуныли, затуманились глаза
Тех, что так тебя любили, от того, что ты сказал?
Вспомни, как весна нам пела, выбираясь из снегов?
И как лето вдруг поспело земляникой у лугов?…
Как кружились тихо листья, осени творя покров?
Возлюби, спаси, очисти этот Мир от бранных слов!
Тут Емеля, став серьезным, молвил: «Брань, что злой огонь,
И летит легко и просто, когда примешь алкоголь…»
Грустно тут вздохнула дева, словно что-то вспоминая,
И печально поглядела на царя, речь подбирая:
« Алкоголь – он враг главнейший дружбе, счастью и любви!
Сто причин хоть назови, как источник зла и бед…
Но главней причины нет этой пагубнейшей страсти!
Коль страна в такой напасти, то зачем ей нужен Свет, Бог, Добро,
Когда ответ видится на дне стакана,
Хуже нет – стране быть пьяной,
Чтоб потом не видеть Света, ни просвета для Души!
Ты с друзьями не спеши пить вино и им давать,
Потому что не узнать зарождение болезни..
Лучше быть веселым трезвым!
Ждет добра от вас Отчизна, много дел под небесами,
А смотреть на радость жизни нужно трезвыми глазами!
Мир был соткан чистым Светом, совершенство его суть,
И пусть все не просто это, но задача вновь вернуть
Человечество к истоку, к Свету, к Доброте и Богу…
Снова распрямить пространство, чтобы ложь, порок, коварство
Растворились словно тьма в чистом Свете навсегда».
Вдаль опять уходит дева, под вуалью лицо скрыто,
И плывет как королева, царь сидит со ртом открытым,
Вслед не произнес ни звука, удивленье трудно скрыть:
«Это что же мне за щука все вещает, как мне жить?»
Что пред нами так сияет, что за храм как лотос нежный?
Весь узорами мерцает на каменьях белоснежных…
Дверь немного приоткрыта, на скамейках изумрудных,
Тонким золотом обвитых, восседают восемь мудрых
Ангелов – Владык прекрасных, там идет Совет Святой…
И в очах их светлых ясных есть ответ для нас с тобой
На все острые проблемы,… вижу деву-щуку в белом,
Что стоит пред ними грустно, вся в растерянности чувства…
Тут вдруг дверь пред носом нашим окончательно закрыли,
Видно, в совещанье важном… Ну, а нас не допустили!
Что ж придется терпеливо всем немного подождать,
Если будем мы учтивы, время даст нам все узнать…
Как там царство поживает? Как Марьяше – одиноко?
Что народ там обсуждает кроме множества налогов?
А народ поматерился ( мат, поверьте, не может),
Повздыхал, перекрестился, а потом сказал: «Ну, что же…
Надо браться за работу, да семью кормить, как прежде,
Нет управы на проглотов, на себя одни надежды…»
В зал Марьяша не выходит, видно, плачет по Емеле,
А отец по дому бродит, ноги тащит еле-еле.
Ходит Поликарп лишь принцем, царство в управленье полном,
Властью царской с кем делится, если штиль вокруг безмолвный.
Закрутил народу гайки, чтоб молчали, если туго,
А то ходят «попрошайки», приседают всем на «ухо»…
Вот подходит деловито он к отцу Марьяши снова:
«Надо сделать все открыто, государство уж готово
К перемене управленья, и меня венчать на царство,
Нет ни в ком уже сомненья, я лишь справлюсь с государством».
Бывший царь вздохнул: «Ну что же, надо с Машей обсудить бы…
Ведь она царица все же…Как б нам слез потом не лить бы…»
– Женщины всегда беспечны, «обсуждать»? – с них мало проку,
Слезы льются бесконечно, царь назначен должен к сроку…
Без главы какое царство? Как башка в войне без шлема,
Я лишь справлюсь с государством, и решу его проблемы.
Тут открылась дверь из спальни, Маша держится за сердце:
– Это кто ж официально захотел на трон усесться?
– Не вернешь уже Емелю, у тебя лишь женский пол,
Буду я царем на деле, не шатнется царский трон,
Буду править государством я на зависть всем врагам!
Будут все в округе ханства нашим кланяться богам!
– Ах, какие сладки речи говорит твой «мудрый» рот!
Весь такой «благосердечный», только все наоборот,
Сделаю я все иначе, это доля не твоя…
Бог меня на то назначил, царством буду править я.
Поликарп смутился взглядом, покраснел, вдруг засопел,
И на пол большущим задом неожиданно присел.
Утро…, солнце на восходе, наш Емеля на ногах,
У поляны снова бродит, ждет, когда мелькнет в ветрах
Белым облаком летящим, тот дворец, где он бывал,