Болотников сам отобрал людей в особую дружину. Надлежало им изымать у зажиточных людей хлеб, чтобы раздать бедноте. Обошли все их дома, насобирали кое-что из припрятанного. Но в одном доме закавыка получилась. Пришли дружинники во двор, а хозяин гонит их:
— Вон отсюдова! Я воеводой у Ивана Исаича. Аль не слыхали про Никиту Шишова?
О тульском дворянине Шишове, ставшем на сторону Болотникова, ведали дружинники. Старшой из них, Михей Долгов, всё же не смолчал:
— Иван Исаич наказал нам идти ко всем без разбору. Негоже, хозяин, делаешь.
— Я вам покажу «негоже»! — топнул оземь Шишов. — Уносите со двора ноги. — Он выхватил саблю.
— Ты сабелькой-го не маши, — тяжело глянул на него Михей. — Пошли, ребята.
— То-то, — усмехнулся Шишов.
А через час на двор к нему явился Болотников.
— Открывай амбар!
Никита Шишов за саблю уже не хватался.
— С моего стола, — проговорил он, — три воеводы кормятся и боярин Андрей Андреич Телятевский.
— Открывай, — глухо произнёс Болотников, будто и не слышал сказанного.
Из амбара дружинники вынесли пятнадцать мешков с зерном. Уходя со двора, Болотников оглянулся:
— А воеводам и князю Андрею Андреевичу скажи, с войском кормиться станут.
Насупил брови Никита Шишов, но промолчал. Лишь когда унесли дружинники последний мешок, сказал:
— Попомню милость твою, Иван Исаич.
НОЧНАЯ ВЫЛАЗКА
В густом мраке ночи из неслышно приоткрывшихся ворот выехали шестеро всадников. Все они были при оружии, да ещё у каждого за спиной в мешке лежал бочонок пороха. Об этой вылазке Болотников поведал лишь воеводам. Всадникам были отданы лучшие из оставшихся лошадей. А о том, что надлежит им сделать, люди узнали только перед воротами острога.
Один кузнец Терентий — Болотников назначил его во главе отряда — был посвящён в дело заранее.
— Сперва доберётесь до ближнего леса, — напутствовал Иван Исаевич, — дале свернёте к реке. А там до плотины рукой подать. Ну, с богом!
Всадники быстро пронеслись по открытому месту и скрылись в лесу. Царский дозор не кинулся бить тревогу по случаю малого числа мятежников.
— Слава те господи! Проскочили! — Кузнец обернулся к товарищам: — Гляньте, у всех ли трут да огниво?
Оставалось главное — выйти к плотине, поставить бочки и поджечь фитили.
Болотников беспокойно ходил по стене острога, вслушивался. Он ещё раз прикинул возможность отряда. По силам ли? Как доносили лазутчики, плотина не охранялась. Царским воеводам и в голову не приходило, что её попытаются разрушить.
Из ближнего леса доносились крики неясыти[2]. В них Болотникову почудилась какая-то тревога. «Пошто так надрываешься, сердешная? — подумалось невольно. — Али кто обидел?» Но тут его захватили другие мысли: «Ежели удастся подорвать плотину, Тула была бы спасена: до морозов не успеют вновь перекрыть реку».
До стен острога долетел далёкий взрыв. Неясыть смолкла. «Свершилось! — подумал Иван Исаевич. — Удалый ты мужик, кузнец Терентий. Но почему взрыв один и несильный? Бочек-то полдюжины прихватили. Ладно. Утром посмотрим, как вода падёт…»
Но вода не ушла. Сколь ни смотрели со стены осаждённые, вокруг была холодная, несущая погибель вода…
Через несколько дней узнал Болотников, что плотину взорвать не удалось — люди его попали в засаду — и что напоследок, когда уже не было сил отбиваться, вышиб Терентий дно у бочонка с порохом и ткнул туда подожжённый фитиль…
Одного не узнал Иван Исаевич: упредил врага о вылазке Никита Шишов.
ЦАРСКОЕ ОБЕЩАНИЕ
А между тем положение царя Василия опять ухудшилось. Всё чаще и чаще приходилось ему отводить отряды и полки из войска, что стояло под Тулой, и посылать их на усмирение других городов. Но не только это ослабляло воинство Шуйского. Ратники устали от долгого стояния.
Созвал царь бояр да воевод на совет. Решено было вступить с Болотниковым в переговоры: коли сдаст он Тулу, то Шуйский обещает всем тульским сидельцам жизнь и свободу, в том числе самому Болотникову и «царевичу Петру».
Вожаки восстания тоже задумались: и так и эдак прикидывали царское условие. Наконец Болотников сказал:
— Шуйский хитёр, как старая лиса. Но и сидеть здесь — верная для нас погибель. Покуда помощь придёт, перемрём тут все до единого. Коли мы с войском нашим из Тулы уйдём, сбережём людей. Войско целым останется. А сейчас биться с Шуйским негоже: у него сил впятеро больше. Пусть он клянётся, что сдержит своё обещание.
В лагерь к Шуйскому были посланы люди Болотникова, и царь при них дал торжественную клятву выполнить своё обещание.
10 октября Тула открыла ворота. Сразу же Болотников и «царевич Пётр» были позваны к царю. Выехали они со своей свитой. Но свита оказалась заранее подкупленной. По дороге на «царевича Петра» и Болотникова предательски накинулись и связали. Так, пленниками, их доставили к Шуйскому.
— Что, воры, попались? — усмехнулся Шуйский.
— Клятвопродавец! — с презрением глядя ему в глаза, сказал Болотников.
— Всыпать батогов! — Шуйский сделал знак челяди. — Да рты позатыкайте, чтоб всё втихую было.
Открыто расправиться с вожаками царь не посмел: мятежные отряды были при оружии, да и свидетели здесь находились, видели, как он крест целовал. Предатели-атаманы распустили слух, будто Болотников и «Пётр Фёдорович» у царя гостюют, а войску, мол, приказано расходиться восвояси.
Шуйский не стал задерживаться в Туле, уехал в Москву. Вскоре туда были привезены в оковах Болотников и «царевич Пётр».
— Илейку Муромца повесить у Данилова монастыря, — распорядился царь.
Болотникова он не решался казнить. Приказал тайно отправить в Каргополь, а людям, которые должны были его туда доставить, пригрозил:
— Ежели кому проговоритесь, велю языки вырвать.
НА РЕКЕ ОНЕГЕ
Под сапогами стражников скрипел снег. Болотников шёл босиком, но холода не чувствовал. Его, подталкивая, вели за палку, к которой были привязаны обе руки. Куда ведут, не видел: шагал в кромешную тьму.
Месяц назад он сбил с ног двух охранников и бросился по ступенькам прочь из глубокого каменного подвала, в котором сидел, потеряв счёт дням и неделям. Охранники не ожидали, что прикованный цепью к железному крюку узник кинется на них. Но он сумел расшатать и выдернуть крюк из стены. Так и бежал с цепью и крюком на руках. «Держи!..» — неслось снизу.
Распахнув дверь, он на миг остановился, поражённый ярким дневным светом.
Болотников был схвачен и жестоко избит. И раньше его били на допросах. «Куда дел награбленное?» — «Отдал», — говорил он. «Кому?» — «Всем, кто был со мной». Потом ему выкололи глаза.
Сейчас он шёл и не ведал, ночь на дворе или день. Прислушивался… Вот коротко, по-зимнему, тинькнула синица. Значит, днём повели. А куда?.. Синичка опять пропела «тинь-тинь». Болотников представил пичугу: вёрткая, желтобокая, с чёрной полосой на грудке. Он повернул голову в её сторону: «Кроха вольная, спой ещё. Там, в подвале, тишина мёртвая, ничего, кроме мышиного шороха, не слышно. Как же славно поёшь ты, синица… Где ты? Почему замолчала?»
Опять лишь скрипит снег. Но вот стражники остановились, отвязали палку. Будь Иван Исаевич зрячим, увидел бы, что стоит на запорошённом льду Онеги. Перед прорубью. В наступившей ненадолго тишине раздался сорочий треск. И вдруг Болотников ощутил доподлинно — пришёл конец. Его толкнули в бок:
— Говори, где схоронил?..
На шею надели петлю. К концу верёвки был привязан мешок, куда лишь оставалось положить камень.
— Скажешь, царь помилует. У тебя ить было золото? — допытывались стражники.
— Было, — с трудом вымолвил он. — И кой-чего подороже было. Дал им…
— Кому дал?